Один триллион долларов
Шрифт:
– Нет, нет. Сейчас каждый доллар, который у меня есть, я зарабатываю сама. Я потеряла бы это чувство независимости, если бы приняла твои деньги.
Джон пожал плечами:
– Воля твоя.
А о Чезаре как бы и речи нет, да?
По дороге к кафе, в котором когда-то их отец сделал предложение их матери, Хелен спросила его, почему он просто не раздаст свои деньги по разным благотворительным организациям.
– Ты же можешь оставить себе десять миллионов и жить на проценты, как сам сказал. И горя не знать ни с богатством, ни с бедностью.
– Горя я и так пока не знаю,
Их родители рука об руку шли немного впереди, и Джон рассказал своему брату и невестке о прорицании, связанном с наследством их предка, и о том, что должен сохранять деньги для намерения, которое можно будет осуществить только с большими деньгами, но что это за намерение, он пока не знает.
Хозяин кафе, как и каждый год, зарезервировал для них определенный столик.
– Я сидела вот здесь, – рассказывала мать с грустной улыбкой, – а ваш отец здесь. На том же самом стуле.
– Конечно, теперь это уже не тот стул, – проворчал отец и запыхтел, чтобы не выказать волнения.
– У нас был капучино.
– А разве не кофе con latte?
– И мы пришли сюда из кино на Пятой, это с голубой башенкой, которую потом снесли. Был фильм с Кэри Грантом.
– «Над крышами Ниццы». Так он назывался.
– Я еще всеми мыслями была в фильме. А он вдруг и спрашивает меня, не хочу ли я выйти за него замуж! Представляете?
– Я боялся, что если сейчас не спрошу, то уже никогда не спрошу.
– Он сам тогда походил на Кэри Гранта, ваш отец.
– Ой, ну что ты…
– И я сразу же сказала «да», ни секунды не раздумывая.
Он взял ее руку в свою, изработанную, с возрастной пигментацией.
– А вышла бы ты за меня сейчас, если бы можно было повернуть время вспять?
Она обняла его:
– Хоть тысячу раз поворачивай, все равно бы вышла!
Они поцеловались и застенчиво отпустили друг друга, будто в их поцелуе было что-то неподобающее, и оба засмеялись, осознав, как старомодна их реакция.
Потом все заказали капучино – только Хелен захотела эспрессо – и пирожные. Джону показалось, что Чезаре и его жена как-то напряжены. Видимо, эта сцена, повторявшаяся из года в год, не вводила их в лирическое состояние.
На обратном пути Чезаре втянул Джона в разговор о футболе, который наводил на Хелен скуку, и она присоединилась к своим свекру и свекрови. Чезаре немного придержал Джона, чтобы отстать от остальных.
– Если вернуться к этому разговору насчет денег… – он запнулся, не зная, как продолжить.
– Ну-ну? – подбодрил его Джон.
– Несколько месяцев назад я приобрел один пакет акций. Мне казалось, что дело верное. И я решил рискнуть. – Чезаре помедлил. – Хелен про это ничего не знает. Естественно, все лопнуло, и теперь у меня проблемы с выплатами за дом и за…
– Все ясно. Только дай мне номер твоего счета.
– Ты же знаешь, финансовые служащие зарабатывают копейки, поэтому я думал, если ты… ну, ты ведь сам предложил…
– Чезаре, тебе ни в чем не надо оправдываться. Хелен ничего не узнает, это я тебе обещаю.
Его брат, убедившись, что его лучшая половина не видит и не слышит, сунул Джону бумажку, которую написал заранее – в туалете кафе.
– И, Джон,
– Почему нет?
Подбородок Чезаре заметно дрожал.
– Я же сказал, тогда придется платить налог на дарение, и я не смогу держать это в тайне от Хелен.
– Понял. Тогда сколько?
– Сумма, свободная от налогов, ограничена десятью тысячами долларов в год. Если бы ты перевел мне десять тысяч сейчас и еще десять тысяч в будущем году…
– Двадцать тысяч? И все? Ты это серьезно?
– Только чтобы покрыть потери. А дальше я управлюсь.
– Ну, хорошо. Я сделаю, как скажешь. Какие проблемы!
– Спасибо. – Чезаре вздохнул. – А с десятью миллионами я бы не управился, честное слово. Я не знаю, что с ними будет делать папа. А ты сам? Я удивляюсь, как ты еще не свихнулся!
Джон пожал плечами:
– Еще успею.
Им пришлось улететь вечерним рейсом, потому что Чезаре взял на работе только один день отгула. Было долгое прощание с объятиями и поцелуями, в которое втянули и Джона, не обошлось и без материнских слез. Они поймали на улице такси, при этом оба охранника стояли неподалеку как тени.
Потом все вернулись в гостиную, и отец налил кьянти.
– Знаешь, Джон, – сказал он после первого глотка. – Я счастливый человек. Ну, у меня не всегда такой уж сияющий вид, но ведь можно быть счастливым, даже забывая о том, что ты счастлив. Но когда я прихожу в чувство, то вспоминаю, что я счастливый человек. Не только потому, что я женился на твоей матери и живу с ней в удачном браке, хотя это, разумеется, тоже важно. Но прежде всего я счастлив, потому что люблю свою работу. Видишь ли, можно любить жену, это прекрасно, но сколько времени ты ее видишь? Ну, час, может, два в день. А на работе ты целый день, поэтому даже по времени работа важнее всего. Я люблю кожу – как она пахнет, какова она на ощупь под пальцами, – я люблю резать кожу, протыкать в ней шилом дырочки для дратвы; я люблю стук молотка, когда прибиваю каблук, и люблю пришивать на машине новую подошву. Пусть я не самый лучший в мире сапожник. Наверняка нет. Я уже давно не шью башмаки сам, я их только чиню. Вот, мои собственные туфли я сшил себе сам, но это было уже давно. Лет десять, наверное, а то и пятнадцать. Ну, неважно. Что я хочу сказать – что я хорошо себя чувствую, когда сижу в своей мастерской, среди всех этих башмаков, с инструментами на стене, со старой машиной, которая пахнет машинным маслом, и с банками ваксы. Время от времени приходят люди, поболтаешь с ними, потом снова остаешься один и предаешься своим мыслям, пока руки сами делают свое дело.
Он еще отпил вина и с наслаждением почмокал.
– Теперь ты понимаешь, почему я не хочу бросать работу? Мне это нравится – так зачем же мне бросать? Только потому, что это называется «работа»?
Джон кивнул.
– Но деньги ты все равно возьмешь.
– Да, я же сказал. И буду рад, что у меня больше нет никаких забот. Знаешь, какие у меня были заботы? Что вдруг мне не хватит того, что я зарабатываю в мастерской, и тогда придется идти куда-нибудь на фабрику. Это счастье, что я вовремя купил дом и выплатил его, потому что, если бы мне пришлось платить нынешнюю квартплату, я бы не справился. Не знаю, что будет дальше с малым бизнесом, да я и не понимаю в этом ничего, пусть теперь другие ломают над этим голову.