Одиннадцать сребреников
Шрифт:
Коты сбежали, продолжала Мигнариал. К несчастью, Нуриев изловили люди, сочтя обычным заблудившимся животным, и увезли в караване, направлявшемся в Санктуарий. Там он стал одним из двух сторожевых котов Ахдио. Несмотря на свой злобный нрав, рыжий кот подружился с Ахдио, стал его котом. Он вел нормальный для кота образ жизни, лакал пиво, охранял «Кабак Хитреца», в случае чего поднимал тревогу. Он не был Нурисом. Он был Нотаблем. Он был котом.
А затем в дальнюю комнату «Кабака Хитреца» пришел Ганс. Его окружал плотный ореол чего-то необычного — тайна его рождения, его отношения с богами, с Лунным Цветком и ее дочерью. Оказавшись рядом с рыжим котом, Ганс пробудил
Таково было одно объяснение; другое состояло в том, что рыжий кот просто полюбил Шедоуспана, в особенности после того, как они вместе проникли во дворец губернатора и едва не погибли от яда змеи и от рук охранника, но все же избежали опасностей и выбрались из дворца с добычей…
Встреча в пустыне с пестрой кошечкой была случайной лишь отчасти. Радуга, которая вела вполне осмысленные поиски Нотабля, была поймана тейана. Она хотела пить, и тейана дали ей воды, а потом схватили ее и посадили в мешок. Кто, кроме них самих, знает, для чего они прихватили ее с собой — как домашнее животное, как охотницу на мышей или как мясо на черный день? Мигнариал с отсутствующим видом пробормотала, что ее саму и Ганса лишь случайность привела к этой встрече.
— Итак, шесть монет исчезли, — медленно произнес Ганс. — Шесть человек мертвы — шестеро насильников! Да, Малингаза?
Фиракиец только дрожал, всхлипывал и стонал.
— Да, — сказала Мигнариал.
Ганс посмотрел на нее и продолжил:
— И одиннадцатая монета, одна из этих пяти.., она представляет Корстика. И одна — тебя, Малингаза. Ты, один из тех, кто нанял меня и кто рассказал мне так много, но не все.., ты тоже был среди тех насильников. Но что-то здесь не сходится, приятель. Как ты смог преодолеть заклятие, запрещающее тебе говорить, и остался в живых?
— Ганс!
Голос Мигнариал прозвучал так резко, что Ганс обернулся в мгновение ока. Девушка указывала на серебряные империалы. Они по-прежнему лежали на полу, все пять, но одна из них начала дрожать.
В ту же секунду Малингаза издал странный звук, словно подавился чем-нибудь, и начал корчиться в жестоких судорогах. Молодые люди смотрели на него, чувствуя, как волосы на голове поднимаются дыбом. Руки Малингазы изгибались, словно обезумевшие змеи. Неожиданно послышался хруст костей, и сломанные руки несчастного повисли, словно тряпки. Малингаза силился подняться на ноги, а кожа его подергивалась и вздувалась пузырями, а затем покрылась отвратительными нарывами.
— Га-ах, — прохрипел Малингаза, и что-то выпало у него изо рта.
Нотабль одним прыжком оказался рядом и стал пожирать этот.., этот розовый и еще теплый язык. Зеленовато-бледный Ганс икнул и быстро отвел взгляд. Однако это мало помогло ему — он увидел, что одна из этих проклятых монет превратилась в медяк.
Менее чем через минуту Малингаза стал похож скорее на разлагающийся труп, нежели на живого человека. Шатаясь, он встал на ноги. Нарывы на его коже наливались гноем и раздувались до невероятных размеров. Издавая ужасные мычащие звуки, он накренился и покинул комнату тем же путем, каким вошел в нее — через разбитое окно.
Шатаясь почти так же сильно, как несчастный Малингаза, Ганс бросился к окну и выглянул наружу.
— Мог.., мог ли он остаться в живых после этого? — Он взглянул на Мигнариал.
Девушка молча покачала головой и вновь указала на монеты. Их осталось всего четыре. Все они были серебряными.
Ганс тихо сказал:
— Еще одна монета исчезла: Малингаза
Некоторое время Ганс молча смотрел на Мигнариал неестественно широкими и блестящими глазами. Потом его взгляд упал на котов, на монеты, на пол, где еще недавно лежал Малингаза. Дрожь пробежала по спине Ганса, и он повернулся к бочонку с пивом. Наполняя кружку, он почувствовал, как что-то мягко коснулось его ноги. О лодыжку Ганса терся рыжий кот.
— Да, да и тебе, дружище! Нотабль… Нурис… — Ганс сконфуженно умолк, а затем спросил:
— Мигни!.. Ведь Нотабль и Радуга должны были быть обычными котами? И все же она помнила все и пошла за ним в Санктуарий. Как так вышло? И что насчет этих монет.., и… Мигни! А откуда ты все это знаешь?
Мигнариал сидела на полу, завернувшись в плащ, и гладила пеструю кошечку. Когда девушка подняла голову, чтобы посмотреть на Ганса, ее лицо выражало лишь спокойствие.
— Я просто знаю, Ганс. Шурина была женой могущественного мага. Она научилась кое-чему из его ремесла, нескольким легким заклинаниям. Когда он вновь запер ее в комнате после совершенного над нею насилия, Шурина не стала безропотно страдать. Боль и ярость заставили ее действовать и не дали ей впасть в отчаяние. При помощи заклинания она заставила эти монеты всюду следовать за собой. И еще она наложила заклятье на саму себя — заклятие против забвения. Хотя она не знала о планах Корстика и о том, что он уже нашел животное для вселения ее ка. Отнюдь не Нурис-Нотабль положил начало этим событиям. Это сделала Радуга. Я хочу сказать — Шурина.
Ганс только охнул, а несколько секунд спустя спросил:
— Но как же ты…
Пестрая кошка, прежде сидевшая на коленях Мигнариал, пошевельнулась, потом встала и начала осторожно карабкаться вверх ей на плечо, цепляясь когтями за плащ девушки. Радуга долго смотрела в глаза Мигнариал, а потом — на глазах потрясенного Ганса — прижалась к ее носу своим маленьким розовым носиком. Сегодня ночью Гансу пришлось повидать многое, потому что иначе было просто нельзя. И теперь он понял, что произошло: не Радуга, но Шурина только что дала понять Мигнариал: «Ты права». И поцеловала ее.
Мигнариал зарылась лицом в пестрый мех кошечки.
— Все, что я рассказала сегодня, Ганс, я узнала только этой ночью. Это не было видение с'данзо. Шурина каким-то образом.., поведала мне все это. Я просто говорила за нее.
После долгого молчания Ганс произнес:
— Думаю, мне лучше будет хлебнуть еще пива.
— Э-э… Ганс.., ты не нальешь и мне тоже?
— Нотабль — мой друг, — произнес Ганс. Он сидел на стуле с кружкой в руке и глядел куда-то в стену. Мигнариал, Радуга-Шурина и Нотабль-Нурис внимательно слушали его. — Он спасал мне жизнь не менее полутора десятков раз. Я не могу назвать Тьюварандиса своим другом, но он и не враг мне. Он не заслуживает того, что творит с ним Корстик. Ни он и никто другой. Тьюварандис, наверное, хочет умереть. И он, конечно же, имеет право умереть.
Ганс обратил взгляд на своих слушателей, и его глаза, казалось, превратились в пылающие угли.
— Корстик тоже должен умереть, — выдохнул Ганс. — Я все-таки должен пробраться в его логово, Мигни!
— Ох, Ганс!
Однако Шурина отреагировала на слова Ганса еще более эмоционально, чем Мигнариал. Кошка бросилась к Гансу и принялась тереться о его ноги. Ганс провел ладонью по пестрой спинке, а затем вдруг повернулся к Нотаблю:
— Нотабль! Ты понимаешь меня? Ты знаешь, о чем я говорю?