Одиннадцать тысяч палок или любовные похождения господаря

Аполлинер Гийом

Тогда, побуждаемый демоном вожделения и ревности, я поклялся себе, что она станет моей женой. Были у Флоренс некоторые странности: она говорила на четырех языках — французском, немецком, русском и английском, не зная, на самом деле, ни одного из них, и жаргон, которым она обходилась, нес на себе некий отпечаток дикости. Я же сам отлично говорю по-французски и досконально знал французскую литературу, особенно поэзию конца XIX века. Я сочинил для Флоренс стихи, которые сам называл символическими, на самом деле, они просто-напросто выражали мою тоску.

Жизнь гарнизона на севере России оставляет в мирное время сколько угодно досуга. Свободное время военного обычно заполняют собой охота и светская жизнь. Охота привлекала меня лишь в очень незначительной степени, а мои светские занятия можно было резюмировать всего в нескольких словах: получить Флоренс, которую я любил и которая не любила меня. Это был тяжкий труд. Я без конца жестоко страдал, потому что Флоренс все больше и больше меня не выносила, насмехалась надо мною и флиртовала напропалую с охотниками на белых медведей, скандинавскими торгашами, а однажды, когда ничтожная французская оперетка решила осчастливить своими спектаклями наше туманное захолустье, я застал во время северного сияния Флоренс катающейся на коньках рука об руку с тенором, отвратительнейшим козлом, родом из Каркассона.

Но я, сударь, был богат и мои усилия были небезразличны отцу Флоренс, на каковой я не мытьем, так катаньем, в конце концов, и женился.

Мы отправились во Францию, и по пути она ни разу даже не позволила мне себя обнять. Мы прибыли в Ниццу в феврале, в разгар карнавала.

Мы сняли виллу, и в день битвы цветов Флоренс оповестила меня, что она решила потерять девственность сегодня же вечером. Я подумал, что моя любовь будет наконец вознаграждена, но не тут-то было. Увы! Я только вступал на голгофу своего сладострастия.

Флоренс добавила, что для того, чтобы свершить это, она выбрала отнюдь не меня.

Она заявила, что я слишком нелеп и не справлюсь с этим. «Я хочу француза, французы так галантны и разбираются в любви. Я сама выберу себе е...ря во время праздника».

Привыкнув к послушанию, я только склонил голову. Мы отправились на битву цветов. Молодой человек, акцент которого выдавал в нем уроженца не то Ниццы, не то Монако, уставился на Флоренс. Она оглянулась на него и улыбнулась. Я страдал сильнее, чем суждено кому бы то ни было в любом из кругов Дантова ада.

Во время битвы цветов мы вновь его увидели. Он в одиночку восседал в двуколке, в изобилии украшенной редкими цветами. В нашей же открытой коляске можно было сойти с ума, поскольку Флоренс пожелала, чтобы ее целиком убрали туберозами.

Когда наши коляски встретились, он бросил цветы Флоренс, которая любовно разглядывала его, кидая букеты тубероз.

Взволнованная, она в свою очередь очень сильно метнула в него свой букет, цветы и стебли которого, мягкие и клейкие, оставили пятно на фланелевом костюме хлыща. Флоренс тут же извинилась и, без обиняков спустившись, пересела в его коляску.

Это оказался богатый житель Ниццы, разбогатевший на унаследованной

им от отца торговле оливковым маслом.

Просперо, так звали молодого человека, без особых экивоков принял мою жену, и в конце битвы их коляска получила первый приз, а моя — второй. Играла музыка. Я видел, как Флоренс держала вымпел, завоеванный моим соперником, которого она целовала прямо

в губы.

Вечером Флоренс категорически потребовала, чтобы мы обедали втроем с Просперо, которого она привезла с собой к нам на виллу. Вечер выдался бесподобным, и я безмерно страдал.

Жена привела в спальню нас обоих — меня, полумертвого от тоски, и Просперо, очень удивленного и слегка смущенного выпавшей ему

удачей.

Она указала мне на кресло и сказала:

— Вам предстоит присутствовать на уроке сладострастия, постарайтесь этим воспользоваться.

Потом она велела Просперо ее раздеть, что он и сделал не без некоторой грации.

Флоренс была обворожительна. Ее упругая плоть, более пышная, чем можно было бы предположить, трепетала под рукой француза. Он тоже разделся, его член стоял. Я с удовольствием заметил, что был он не больше моего. Он оказался даже помельче и с острым кончиком. В общем и целом, это и в самом деле был подходящий таран, чтобы ломать целку. Оба они были обворожительны; я так и вижу ее, красиво причесанную, с пылающими от желания очами, розовую под кружевами своей рубашки.

Просперо сосал ей груди, соски которых вели себя, как любовно воркующие голубки, и засунув руку под рубашку, немножко подрочил ее, пока она забавлялась, оттягивая вниз его член, а потом его отпуская, отчего он звучно шлепал юношу по животу. Я рыдал у себя в кресле. Вдруг Просперо поднял мою жену на руки и задрал сзади подол ее рубашки, так что на белый свет явился замечательный полный зад, весь испещренный соблазнительными ямочками. Просперо отшлепал ее, а она смеялась, и розы смешивались с лилиями на ее изумительной заднице. Флоренс вскоре посерьезнела и сказала:

— Возьми меня.

Он отнес ее на кровать, и я услышал, как моя жена издала крик боли, когда разорванная плева уступила натиску и пропустила внутрь член ее завоевателя.

Больше они не обращали на меня никакого внимания, а я рыдал, наслаждаясь, тем не менее, своими страданиями, ибо, не в силах больше сдержаться, вытащил свой уд и дрочил его в их честь.

Они так пое...лись раз десять. Потом моя жена, словно вновь заметив мое присутствие, обратилась ко мне:

— Приди же, мой дорогой муженек, посмотри, как славно потрудился Просперо.

Я подошел к кровати с воздетым в воздух удом, и моя жена, заметив, что размерами он явно превосходит член Просперо, тут же преисполнилась к нему презрением. Она принялась дрочить мой х..., приговаривая:

— Просперо, ваш елдак ничего не стоит, коли елдак моего идиота-мужа больше вашего. Вы меня обманули. Мой муж отомстит за меня. Андрей (Андрей — это я) — отстегай-ка до крови этого человека.