Одиннадцать тысяч палок или любовные похождения господаря

Аполлинер Гийом

— Вы правильно поступили, —ответил Федор, — представьте себе, что я обнаружил здесь ее сестру Жопопию, эта изумительная девушки служит тут кельнершей в женской пивной, которую часто посещают наши офицеры. Она покинула Париж, чтобы подзаработать на Дальнем Востоке, и зарабатывает много денег, ибо офицеры кутят здесь как люди, которым осталось жить мало времени, да к тому же с ней и ее подруга Алексина Проглотье.

— Как! — вскричал Моня, — Жопопия и Алексина здесь! . . Поскорее отведите меня к генералу Куропаткину, прежде всего нужно завершить свою миссию... А потом вы проводите меня в пивную.

Генерал Куропаткин весьма любезно принял Моню в своей резиденции —

роскошно оборудованном вагоне.

Генералиссимус прочел послание и сказал:

— Мы делаем все возможное, чтобы освободить Порт-Артур. А пока что, князь Вибеску, я произвожу вас в георгиевские кавалеры...

Через полчаса награжденный очутился в компании с Федором и Рогонелем в пивной «Спящий казак». К ним, чтобы обслужить, подошли две женщины. Это оказались обворожительные Жопопия и Алексина. Одеты они были как русские солдаты, поверх просторных галифе, заправленных в сапоги, носили кружевные переднички, а их выдающиеся грудки и попки, радуя глаз, выпирали из-под военной формы. И завершали этот возбуждающе военный ансамбль крохотные фуражки, чудом удерживавшиеся набекрень поверх причесок. В целом — ну вылитые статисточки из оперетты.

— Смотри-ка — Моня! — закричала Жопопия. Князь обнял обеих женщин и потребовал, чтобы они рассказали свою историю.

— Идет, — согласилась Жопопия, — но ты тоже расскажешь, что там с тобой случилось.

— После той роковой ночи, когда взломщики оставили нас полумертвыми возле трупа одного из них, того, которому я в миг безумного наслаждения откусила елду, очнулась я, окруженная со всех сторон врачами. Меня нашли с воткнутым в задницу ножом. Алексина лечилась дома, а о тебе у нас не было никаких новостей. Ну а когда мы стали выходить, то узнали, что ты отбыл в Сербию. Вся эта история наделала слишком много шума, мой искатель жемчуга по возвращении меня бросил, а сенатор Алексины не захотел ее больше содержать.

— В Париже наша звезда стала потихоньку закатываться. Разразилась война между Россией и Японией. Альфонс одной из моих подруг занялся отправкой женщин для работы в сопровождающих русскую армию пивных-борделях, мы нанялись, вот, собственно, и все.

В ответ Моня рассказал, что произошло с ним, опустив лишь все, связанное с «Восточным экспрессом». Он представил женщинам Рогонеля, не упомянув, что это и есть тот самый бандит, который всадил свой нож в задницу Жопопии.

Все эти разговоры способствовали усиленному потреблению напитком, а зал тем временем наполнился офицерами при фуражках, которые во все горло распевали песни и ласкали подавальщиц. — Пошли отсюда, — сказал Моня.

За ними последовали и Жопопия с Алексиной, так что впятером они покинули укрепление и направились в палатку Федора.

Ночь выдалась звездная. Когда они проходили мимо вагона генералиссимуса, Моне взбрела в голову фантазия. Он спустил с Алексины штаны, в которых, казалось, ее пышному заду было тесновато, и, пока остальные продолжали свой путь, прошелся рукой по восхитительной жопе, подобной бледному лицу, обращенному к бледной луне; потом, вытащив свой ожесточивший елдак, протер щель между ягодиц, потыкивая чуть-чуть им и в дырку, затем, услышав резкий сигнал трубы, за которым последовала барабанная дробь, вдруг решился. Его стенобитка съехала по склону между свежих ягодиц и оказалась в долине, в конце которой маячил грот влагалища. Спереди рука юноши, покопавшись в шерстке, принялись теребить клитор. Он шуровал туда-сюда лемехом своего плуга по Алексининой борозде, ну а та с наслаждением потряхивала лунным задом, на который, казалось, одобрительно улыбаясь, взирала с высот настоящая луна. Внезапно началась заунывная перекличка часовых, их крики однообразно повторялись в ночи. Алексина

и Моня наслаждались втихомолку, а когда они спустили — почти одновременно, глубоко передохнув, — воздух над лагерем разорвал снаряд, упавший неподалеку и убивший нескольких спавших в окопе солдат. Они умирали, всхлипывая как дети, зовущие свою мать. Моня и Алексина на скорую руку привели себя в порядок и припустили к палатке Федора.

Там они обнаружили стоящего на коленях с расстегнутой ширинкой Рогонеля, которому Жопопия, спустив штаны, показывала зад. Он

говорил:

— Нет, ничего не заметно, никто никогда и не догадается, что

тебя пырнули в жопу ножом.

После чего он встал и пырнул ее в жопу своим долотом, — потом принялся обрабатывать ее, выкрикивая выученные русские

фразы.

Федор расположился перед нею и засунул свой член ей в п...ду. В первый момент можно было подумать, что Жопопия была красивым мальчиком, которого трахают в задницу, в то время как он сам вставил бабе. Действительно, одета она была как мужчина, а уд Федора вполне мог показаться ее собственным. Но присмотревшись, невозможно было не заметить ее слишком уж пышный зад. Да и тонкая талия, и выпирающая грудь выдавали, что она отнюдь не юный наездник. Все трио складно двигалось в такт, и Алексина подошла к ним, чтобы пощекотать три яичка Федора.

В этот момент какой-то солдат снаружи палатки во весь голос позвал князя Вибеску.

Моня вышел наружу, там его дожидался нарочный от генерала Мунина, который немедленно вызывал Моню к себе.

Следом за солдатом князь пересек весь лагерь и подошел наконец к фургону, в который Моня и поднялся, в то время как солдат объявил снаружи:

«Князь Вибеску».

Внутри фургон напоминал собою будуар, но будуар восточный. Здесь царила безумная роскошь, и генерал Мунин, пятидесятилетний гигант, встретил Моню с исключительной вежливостью.

Он указал князю на небрежно развалившуюся на диване красивую женщину лет двадцати от роду.

Это была черкешенка, жена Мунина.

— Князь Вибеску, — сказал генерал, — моя супруга, услышав сегодня пересуды о вашем подвиге, захотела обязательно вас с ним поздравить. С другой стороны, она беременна, сейчас на третьем месяце, и свойственные беременным желания неотвратимо подталкивают ее к тому, чтобы с вами переспать. Так что возьмите ее и исполняйте свой долг. Я же удовлетворю себя другим манером.

Повинуясь, Моня сбросил с себя одежду и принялся раздевать прекрасную Айдын, которая, казалось, была до крайности возбуждена и, пока Моня раздевал ее, его кусала. Она была изумительно сложена, и беременность ее еще никак не проявилась. Изумительно изящные груди напоминали своей округлостью пушечные ядра.

Тело ее оказалось податливым, одновременно стройным и пышным. Моне так понравилось несоответствие между пышностью зада и тонкостью талии, что его костыль расцвел словно норвежская ель.

Она цеплялась за него, пока князь ощупывал ее бедра, которые были сверху очень полными, но худели к коленкам.

Когда, наконец, она оказалась совсем голой, он, взгромоздившись сверху, покрыл ее с грацией и звуками племенного жеребца, а она, прикрыв глаза, смаковала бесконечное блаженство.

Тем временем генерал Мунин привел маленького китайчонка, прелестного и перепуганного.

Его раскосые глаза не отрывались от занимающейся любовью парочки.