Одиннадцатая заповедь

Арчер Джеффри

– Полагаю, сегодня вечером вы снова дежурите?

– Да, сэр. Я отвечаю за визит Зеримского от начала и до конца.

– Тогда, может быть, увидимся позже, Билл. Если узнаете что-нибудь о Фицджеральде, немедленно докладывайте мне.

– Конечно, сэр, – сказал Брейтуэйт и направился к двери.

Через несколько минут Том Лоренс и Энди Ллойд подошли к Южному портику, где в ряд выстроились девять лимузинов. Усевшись на заднее сиденье в шестом по счету автомобиле, президент повернулся к руководителю своей администрации и спросил:

– Как вы думаете, Энди, где он прячется?

– Не

имею ни малейшего понятия, сэр. Но, если бы знал, я, вероятно, подписался бы под заявлением Брейтуэйта и его команды и помог бы ему бежать.

Лоренс отвернулся к окну. С тех пор как он покинул стадион, его что-то мучило, но и на подъезде к российскому посольству он так и не смог выудить из глубин своей памяти необходимую информацию.

– Что это он такой недовольный? – спросил Лоренс, заметив Зеримского, метавшегося туда-сюда по двору посольства.

Ллойд взглянул на часы.

– Вы опоздали на семнадцать минут, сэр.

– Ну, это ерунда. Он должен радоваться, что остался жив.

Выйдя из машины, Лоренс сказал:

– Привет, Виктор. Извините, что мы опоздали на пару минут.

Зеримский даже и не пытался скрыть свое недовольство. Холодно пожав руку высокому гостю, он молча повел его в здание посольства. Затем он под надуманным предлогом удалился и передал президента Соединенных Штатов заботам египетского посла, который принялся расхваливать ему выставку египетских древностей, открывшуюся в Смитсоновском институте.

Вскоре прозвучал гонг, и гостей пригласили к столу. Лоренса посадили между супругой посла госпожой Петровской и торгпредом, который не знал ни слова по-английски.

– Вы понимали, что происходило на поле? – спросил президент у мадам Петровской, когда перед ним поставили тарелку с борщом.

– В общем-то, нет, – ответила жена посла. – Но мне повезло, я сидела рядом с неким Бульдогом Уошером.

Президент выронил из рук ложку. Он взглядом нашел на другом конце зала Энди Ллойда и оперся подбородком на сжатую в кулак руку. Это означало, что ему надо срочно переговорить с руководителем своего аппарата.

Ллойд подошел к президенту.

– Немедленно разыщите Билла Брейтуэйта, – прошептал Лоренс. – Скажите ему, что есть человек, который сможет указать убежище Фицджеральда, если тот все еще находится на стадионе. Этот человек – Бульдог Уошер. Найдите Бульдога, и, бьюсь об заклад, вы найдете Фицджеральда.

Зеримский наконец встал поприветствовать своих гостей. Даже ярые почитатели не смогли бы назвать это его выступление шедевром ораторского искусства.

Лоренс все время ждал, что Зеримский разовьет тему, заявленную во вчерашнем выступлении перед Конгрессом, но он обошел все острые углы, ни на шаг не отступив от текста, заранее присланного в Белый дом.

– В завершение позвольте поблагодарить американский народ за гостеприимство, которое я ощущал на протяжении всего пребывания в вашей великой стране. Особую благодарность я хочу выразить лично президенту Тому Лоренсу.

Эта фраза была встречена громкими и продолжительными аплодисментами. Зеримский стоял не двигаясь, вперив взгляд в статую Ленина. Он не сел, пока аплодисменты

не стихли. Зеримский совсем не выглядел довольным, что удивило Лоренса, поскольку, по его мнению, речь приняли гораздо лучше, чем она того заслуживала.

Лоренс поднялся, чтобы произнести ответное слово. Его не менее банальная речь тоже была встречена вежливыми аплодисментами. Однако они не шли ни в какое сравнение с овацией, устроенной Зеримскому.

Когда подали кофе, Зеримский прошел к двустворчатой двери в дальнем конце зала. Он нарочито громко говорил уходящим гостям: «Спокойной ночи», давая понять остальным, что пора очистить помещение, и чем быстрее, тем лучше.

Лоренсу Зеримский лишь холодно поклонился, не удосужившись даже сойти с ним вниз по посольской лестнице. Внизу Лоренс обернулся, чтобы помахать русскому рукой, но тот уже скрылся в здании посольства. Если бы он взял на себя труд и проводил Лоренса чуть дальше входной двери, он бы увидел на заднем сиденье лимузина американского президента агента Брейтуэйта.

Брейтуэйт молчал, пока дверца машины не захлопнулась.

– Вы были правы, сэр, – сказал он.

Первым на глаза Зеримскому попался посол. Его превосходительство с надеждой улыбался.

– Романов еще в посольстве? – рявкнул Зеримский.

– Да, господин президент, – ответил посол. – Он был…

– Немедленно ко мне. Я буду в вашем кабинете.

Петровский убежал по коридору.

Зеримский ударом кулака распахнул дверь кабинета. Первым, что ему там бросилось в глаза, была винтовка, которая так и лежала на столе. Он сел в кресло посла. В нетерпении ожидая появления Романова и Петровского, он взял винтовку: единственный патрон был в патроннике. Подняв винтовку к плечу, Зеримский почувствовал, насколько превосходно она сбалансирована. Теперь он понял, почему Фицджеральд пролетел пол-Америки, чтобы добраться до ее двойника.

Тут Зеримский заметил, что боек винтовки снова оказался на своем месте.

Зеримский услышал быстрые шаги двух человек в мраморном коридоре. Перед тем как они появились в кабинете, он положил винтовку себе на колени.

Они почти вбежали. Зеримский без всяких церемоний указал им на два стула по другую сторону стола.

– Где Фицджеральд? – спросил он Романова. – Вы уверяли меня, что ничего не сорвется.

– Когда сегодня утром мои люди сопровождали его в город, шофер вынужден был остановиться перед светофором. Фицджеральд выпрыгнул из машины, перебежал на другую сторону улицы и сел в проезжающее такси. Мы гнались за такси до самого аэропорта Даллеса, но, когда догнали, выяснилось, что Фицджеральда в нем нет.

– Вы позволили ему бежать, – сказал Зеримский. Романов понуро опустил голову и ничего не сказал. Президент понизил голос до шепота:

– Я так понимаю, у нашей мафии есть свои законы. – Он щелкнул затвором. – И что по ним положено за невыполнение контракта?

Зеримский поднял ружье, улыбнулся и нажал на спусковой крючок. Пуля пробила Романову грудь чуть ниже сердца. Мощный удар отбросил его гибкое тело к стене. Потом оно медленно сползло на ковер.

Зеримский повернулся к послу.