Одиночество-12
Шрифт:
– Коба, – обернулся я. – Это не беспредел?!
Коба цокнул языком и сочувственно поднял обе руки над собой.
– Выбирай игру. И играй. Бог тэбе паможэт. Если захочэт.
– Хорошо, – сказал я очень мрачно. – Я могу выбрать любую игру, если в нее играет пять пацанов. Так?
– Так, – сказал Фонарь насмешливо.
– Я выбираю шахматы.
Камера зашелестела.
– Не катит, – быстро сказал Фонарь.
– Почему не катит? – медленно и раздумчиво произнес Смотрящий. – Все по понятиям.
Очевидно, ему не улыбалась мысль быть уличенным в беспределе. Шахматы катили. В них играли почти все в камере. И
– Да мне по барабану, – подумав сказал Фонарь. – Я тебя и в шахматы сделаю.
– Возможно, – сказал я. – Но не руками, а головой.
Коба, возбужденный происходящим, принес доску. Очевидно, тюремное время, описанное Солженицыным и Шаламовым, когда шахматы делались из хлеба, прошло. Шахматы были обычные, деревянные на обычной деревянной доске. Сцена получилась потрясающая: мы с Фонарем сидели за дубком друг напротив друга. Вокруг нас в три яруса нависли со шконок как минимум пятьдесят человек. Для тех, кому не хватило места, в другом углу камеры была расставлена доска, на которой должны были дублироваться наши ходы. Смотрящий и Поддержка сидели в стороне на табуретках рядом с нами. Кто-то притащил вентилятор, потому что было фантастически душно. Последний раз я играл при зрителях во Дворце Пионеров лет двадцать назад.
– Кто откроет пасть и чего-нибудь вякнет – будет считаться проигравшим, – внушительно сказал Поддержка. – Люди на свою жизнь играют.
Все уважительно промолчали.
– Почему Фонарь-то играет на жизнь? – шепотом спросил я Кобу, расставлявшего фигуры.
– Если он праиграет, то ему нэ жит. Расплатиться за рэмарки [54] в общаке он нэ сможет. А если выиграэт – все равно алмаз атдаст. Танк его так нэ атпустит. Он жэ видыт, что Фонар шустрит. За твой счет на кривой казе в рай лэзет.
54
Фальшивые деньги.
Почему-то это меня приободрило. Какой-то не христианской радостью.
– Из скольких партий играть будете? – спросил Танк.
– Из одной, – сказал я, зная, что начинаю дела гораздо лучше, чем заканчиваю.
– Ну, с Богом!
Мне достались черные. Фонарь сыграл e2-e4. Я сыграл e7-e5.
Мы быстро разыграли дебют. К шестому ходу я понял, что атаковать Фонарь боится. Видно, почуял, сволочь, ставку. Я навязал размен коней и стал строить атаку на правый фланг. К моему удивлению, Фонарь рокировался направо. Я, просчитав и не увидев никакого подвоха рокировался на противоположный фланг, пожертвовал центральной пешкой и за счет этого усилил атаку справа. Фонарь зачем-то решил меня контратаковать, вместо того, чтобы побеспокоиться о защите. Еще через ход мой слон устроил совершено тупую вилку его королю и ладье, съев при этом пешку. В камере зашуршали.
– Цыц! – прикрикнул Поддержка.
Партия получилась не красивой. Вероятно, из-за напряжения. У меня было качество и атака. У Фонаря бледный вид и фиолетовые ноги. Он продолжил
Я чувствовал себя одноглазым, выигрывающим у Остапа Бендера.
Фонарь продолжал принимать мои обмены и через несколько ходов на доске почти не осталось фигур. У меня была ладья против его коня и две лишних пешки.
Я решил, что пора кончать эту партию и двинул левофланговые пешки вперед. Фонарь попытался защищаться конем. Пешки, двигаясь попарно, коня отгоняли. Тогда Фонарь бросил на помощь коню короля. Королю было далековато идти. Я двинул правофланговые пешки, угрожая теперь уже с двух сторон. Ресурсов защиты у Фонаря не было.
Ситуация стала критической. Я боялся, что у Фонаря сдадут нервы и он начнет обвинять меня в том, что у меня крапленые фигуры или устроит какую-нибудь историю. Но Фонарь, очевидно пав духом, механически двигал своего короля и вскоре у меня появился ферзь. Фонарь сделал вид, что он этого не заметил. Я тоже сделал вид, что новый ферзь меня не интересует, и провел еще одного.
Потом я поднял голову и внимательно посмотрел на Фонаря. Фонарь не отреагировал. Тогда я решил, что издеваться и проводить третьего ферзя я не буду и через четыре хода поставил Фонарю мат.
Фонарь молча поднялся и пошел к свое шконке. Я чувствовал, что чем скромнее я буду вести себя сейчас, тем лучше.
– Постой-ка Фонарь, – сказал Танк.
Присутствовать при этой сцене мне, определенно, не хотелось. Эпицентр внимания сместился к Фонарю и Танку. Я воспользовался этим, взял бриллиант и пошел к рукомойнику. Где именно хранил Фонарь то, за что я чуть не отдал жизнь, я не знал, поэтому решил хорошо промыть камень.
Мне показалось, что мыла недостаточно для полной дезинфекции камня, и я бросил его с кружку с кипящей водой. Если это настоящий бриллиант, то кипяток ему не помешает. Кипяток и не помешал. Я понял, что теперь могу смело хранить камень даже во рту, что идеально на случай шмона. Даже если, менты полезут ко мне в рот, я его просто проглочу.
В это время я заметил, что толпа вокруг Фонаря и Танка рассосалась. Я подошел к Кобе и спросил, чем кончилась разборка.
– Танк его пригаварил.
– И что теперь с ним будет?
– Ночью Фонар удавится.
– Сам?
– Сам!
– А если не удавится?
– То утром его апустят.
– А если ментов позовет?
– Если начнет виламываться, [55] то или сразу заточку палучит, или патом ему тарпэду [56] пришлют. Люди рэшают все. Нэт больше такого человэка. Нэту! Нэрвы его падвели. Нэлзя так играт. Бэздарно…
Лязгнула дверь.
– Мезенин!
– Я!
55
Требовать у ментов перевода в другую камеру.
56
Заключенный, который выполняет вынесенный сходняком смертный приговор в отношении другого заключенного. Нередко торпеда посылается с этой миссией из одного лагеря в другой.