Одиночество с Вергилием
Шрифт:
Это компьютер.
Ну что ж. Я достаточно стар, чтобы не пугаться монстра, кружащего вокруг Земли под командой компьютера шестого поколения. Мне восемьдесят лет, хотя выгляжу я моложе. Я принимал омолаживающие препараты и до сих пор не полысел. Наследственность у меня такая, смешил я седовласых ровесников и ровесниц. Большую часть своей жизни я прожил во второй половине двенадцатого столетия, меньшая пришлась на начало двадцать первого — когда я был уже вдовцом и отдавал должное радостям нашего сумасшедшего мира. У меня двое детей, Елена и Петр. Разъехались по свету. У меня давно появились внуки и внучки,
Я беспомощно колотил кулаком по пульту. Кто-то утащил меня с Земли и разыгрывает идиотское действо на сюжеты “Божественной комедии”. Мерзкая шутка свихнувшегося электронного мозга. Но ради чего?
Одинок ли я в этом лабиринте? Похоже, что так.
Я принялся методично исследовать коридоры, заглядывал в люки, переходы, шахты, куда свободно мог свалиться и погибнуть.
— Без паники, дружище! — преследовал меня голос Вергилия. — Не кручинься! Все в порядке. Акция Чистилище успешно продолжается.
Я не отвечал ему. Нет уж, моим спутником в загробном мире не будет искусственный голос, порождение микроскопических устройств, кристалликов кремния. Нет! Никакой суперкомпьютер недостоин играть роль отважного Вергилия. Я не Данте, сейчас не 1300 год.
— Идиот чертов! — крикнул я, но Вергилий не отозвался. — Где Беатриче? Дебилы электронные! На Беатриче умения не хватило! Кретины, олухи! Психи!
— Успокойся! И поставь кассету с “Божественной комедией”, — успокаивал меня компьютер Вергилий. — Запомни: ты идешь по склонам Чистилища и Беатриче найдешь на самой вершине. А что касается вступления в райские куши, положись на мою программу. Я все предусмотрел.
— Перестань! — крикнул я, поскользнулся и растянулся на полу. — Чихал я на твое чистилище и недостижимый рай. Ад для меня здесь, свиньи вы этакие! И ничего я у вас не прошу! Страшнее все равно не будет!
— Ты ошибаешься, — спокойно сказал Вергилий. — Адские врата, преддверие ада и за ним семь кругов ада — все это существует. Все это — под тобой, внизу. Включи экран А-7 и остальные, посмотри на Землю.
Я зажал уши.
Предчувствие. Ужасное предчувствие. Что с моими близкими? Вот почему контроль на радиоактивность. Вот истина.
Что же, покончить с собой?
Двери и люки звездолета Чистилище, который стал отныне моим домом, украшены пиктограммами. Каюта с экранами — стрелки и силуэты кресел, Зал сновидений — облачко, Зал подлинной жизни — стилизованный домик. Ряд дверей без ручек отмечен значками, перечеркнутыми алыми крестами. Стоит прикоснуться, вспыхивают алые лампочки. Вход воспрещен. Так было прежде.
Но теперь я знаю — творцы Чистилища задумали так с самого начала. Я что есть силы стукнул в одну из этих дверей, алая лампочка над ней погасла, дверь с жужжанием распахнулась. Меня обдал свежий запас озона, смешанный с каким-то неизвестным ароматом. Из запертой каюты ко мне вышел трехлетний кучерявый малыш.
— Кроха, —
— Я ловлю рыбу, — сказал малыш и показал пучок разноцветных проводов. — Давай вместе ловить.
Ошеломленный, я присел, бережно прикоснулся к нему. Ощутил под пальцами мягкие кучерявые волосы. Пальцы скользнули по его лицу. Теплое, нежное, совсем как настоящее. Он был в белом трико с китайским иероглифом на груди. Точь-в-точь такое Елена купила тогда Крохе. Я ущипнул его. На пухлом локотке остался алый след.
— Больно! — вскрикнул он. — Не дерись, а то папа тебе задаст!
Глаза и губы в точности как у Крохи, нашего Романа.
— Как тебя зовут?
— А тебя?
Мы помолчали.
— Я тебя буду звать Роман. Хочешь? Знаешь, когда-то у нас… — я не закончил.
— Хочу писать, — заявил он.
Я отвел его к люку, на который он показал, поднял пластиковую крышку, расстегнул ему штанишки. Кроха, наш Кроха. Совершенно человеческая моча.
— Теперь застегни. И найди сеть. Сегодня я ловлю рыбу.
Я вытащил ремень из брюк:
— Такая сгодится?
Мы играли, как тридцать лет назад.
Но все же это не Роман. Роман жил в Пекине, работал в археологической экспедиции. Два года назад мы ездили к нему. Моя жена тогда была еще жива.
В сердце у меня поселился страх.
Когда Кроха уснул в пилотском кресле, у меня не оставалось другого выхода, кроме как спросить у всемогущего компьютера, что все это значит.
— Все в порядке, — громко сказал Вергилий и тут же понизил голос. — Следующая фаза акции Чистилище. Разворачивается согласно плану. Одному тебе было тоскливо, не правда ли?
— Но как же… теперь… я… незнакомый ребенок… Не понимаю. Где его родители?
— Мы с тобой заменим ему родителей. Так предписывает программа Чистилища. Не забудь провести дозиметрический контроль продуктов и всего остального, что ему попадет в руки. А потом поговорим.
— Итак?
— Ребенок клонирован. Ты слишком стар, чтобы осилить программу Рай.
— Ну, спасибо…
— А он сможет. Он будет твоим товарищем. Но не игрушкой. Со временем ему понадобится контакт со мной. С Вергилием. Я предоставлю все, что потребует удачливый человек, который пройдет Чистилище и будет жить дальше, в двадцать первом веке. Будь горд осознанием миссии, которая тебе выпала. Со мной ты проживешь жизнь, которая не выпадала еще на долю ни одному человеку.
Малыш спал. Я накрыл его теплым одеяльцем из ящика П-28. Повернулся во вращающемся кресле и смотрел на Землю, под нами. Кроха что-то бормотал во сне. Чем его кормить, во что мы будем играть?
Мне хотелось плакать, но слез не было. В межпланетном пространстве никто не плачет, заверяли бывалые космонавты. Плачут — лишний и неэффективный расход человеческой энергии.
Мы учились необходимому нам, кассеты выбирал Вергилий. Зуммер и голос Вергилия будили нас, подгоняли из зала в зал, от экрана к экрану. Мы учились. Я рассказывал Роману о компьютерах Ной-манна. Об установке фотосинтеза, находящейся в глубине Чистилища. Об экологии. Приводил примеры. Обучение и игра. До того Роман две недели занимался с детским компьютером (ящик С-29, вместо букв и цифр — рыбки, коровки, медвежата).