Одиночество, самостоятельность и взаимозависимость в контексте культуры

Мид Маргарет

Еще в большей степени не одобряется американцами мечтательность в детях. Карпентера, одного из первых американских астронавтов, вызвавшего у своих соотечественников придирчивое отношение и неприязненную реакцию, изображали как "одиночку", ребенка, одиноко восседающего в огромной расселине скалы. Мораль подобного отношения: ничего удивительного, что он поскользнулся, упал и умер. Среди картинок, используемых в тесте на тематическое восприятие с целью вызвать у детей ассоциации, есть и картинка с изображением одинокого ребенка, который смотрит на свою скрипку.

Манус из Новой Гвинеи разглядел в данном образе счастливую целеустремленность: "Он думает, кем он станет". Но в восприятии жителей Соединенных Штатов Америки это разочарованный, грустный ребенок, удрученный неудачей и тоской. Он не мечтает о том, кем станет в будущем, он предается фантазиям о том, кем никогда не станет, и занятие его - в лучшем случае пустая трата времени. Эти американские табу, налагаемые на пребывание в одиночестве и мечтательность, исторически объяснимы. Суровые табу на слишком близкий контакт с собственным телом требуют "поместить" ширму между телом и самим собой наподобие одеяния, в котором когда-то принимали ванны послушники монастырей. Если ты совершенно один, окружающие могут расценить твое положение как состояние, когда тянет на неприличные поступки; такое точное представление о состоянии искушения автоматически способствует привлекательности соблазна, и приведенная выше фраза матери-американки "Выясни, что там делает Джонни, и скажи,

чтобы он прекратил этим заниматься" отдается эхом во взрослой жизни. Табу на мечтательность было полезным во время тяжелых испытаний, выпавших на долю первых переселенцев; слишком долгий взгляд, устремленный в прошлое, лишал их способности мужественно переносить грубую пищу, плохо приспособленное для житья жилище и мириться с неукрощенной или суровой и непривычной природой. Американский ребенок, родившийся в семье первых иммигрантов или родившийся в семье, променявшей однажды сирень и магнолии садов восточного побережья на голые, обдуваемые ветрами равнины Канзаса и Небраска, учился у своих решительных родителей трезво смотреть на будущее, а не мечтать о недостижимых удовольствиях. Показательна в этом смысле европейская сказка о Джеке и бобовом зернышке, которая у самих европейцев заканчивается так: после смерти великана Джек с матерью, довольные друг другом, сидят рядом в сгущающихся сумерках; в то время как в американском ее варианте совсем взрослого мальчика, который дома всем только мешал, отпускают узнать, "почем фунт лиха", и он растет, как бобовое зернышко.

Итак, в младенчестве и раннем детстве американские дети учатся переносить одиночество и радоваться обществу как награде за терпение. В школе их постоянно заставляют проявлять социальную активность. Они привыкают с недоверием относиться к уединенному времяпрепровождению, как к пустому и бесплодному, если не греховному. Затем приходит юность.

Юность и половой партнер

В тех цивилизациях, из которых вышла американская, было принято, чтобы юноша связал себя крепкими пожизненными узами дружбы с другими молодыми людьми. Предполагалось, что, отвыкая от дома, юноша должен найти себе друга, в такой же степени стремящегося определить свое лицо, стать личностью, получая удовольствие от взаимного доверия и самоанализа. Семейные отношения были неизбежно асимметричными, далекими от гармонии отношениями из-за различий в возрасте, поле, авторитете и темпераменте. Но лучшего друга выбирали, веря, что в нем, по сути, можно обрести симметричное зеркальное отображение собственной личности: человек того же пола и возраста, с такими же трудными родителями, от которых надо вовремя улизнуть, и теми же учителями, которых надо перехитрить или которым надо подражать, и с той же навязчивой и оправданной потребностью познать соблазнительное таинство пола, выбрать для себя карьеру и постичь философию жизни. Такая дружба в юности часто становилась прототипом настоящей близости. Она избавляла юношей от одиночества и весьма плодотворно способствовала формированию личности молодых людей. Брак в отличие от дружбы удовлетворял потребности совершенно иного рода, далекие от стремления к интеллектуальному, духовному или философскому общению. В каждой второй из известных высокоразвитых цивилизаций дружба между учащимися одного пола составляла неотъемлемую часть процесса воспитания.

Но в Соединенных Штатах Америки традиция дружбы между учащимися школ неуклонно нарушается из-за снижения возраста вступления в гетеросексуальные связи; они включают свидания, постоянные встречи, добрачные половые отношения и брак. Начальные классы отдаляют друг от друга разнополых подростков, находящихся на совершенно разных стадиях физического, эмоционального и интеллектуального развития. Эти различия вносят грустную нотку во всю практику свиданий, подчеркивая разницу в развитии между мальчиками и девочками подросткового возраста. Присутствие в школе рано повзрослевших девочек обостряет у мальчика еще не развитую, предварительную, проявившуюся бы лишь со временем потребность в девочке, которая не будет ни придираться к нему, ни подавлять его. Мальчиков, да и девочек тоже, осаждают со всех сторон, заставляя назначать преждевременные свидания, и делают это их матери, так как они стали связывать проявившийся у детей интерес к шахматам или математике со склонностью к гомосексуализму, если не к другим вероломным поступкам. В тот самый момент, когда у мальчика-подростка пробуждаются возросшие и нереализованные потребности в самоанализе, плодотворным изучением которых он мог бы заняться с друзьями одного с ним возраста и пола, ему навязывают неуместное и изнуряющее его общение с девочками, физически более зрелыми, более настроенными на завоевание партнера, чем он, но с менее проявившимися интеллектуальными интересами. Способности проявлять нежность, теплоту, идеализировать окружающих оказываются преждевременно ориентированными на девочек, а отношения с другими мальчиками ограничиваются занятиями спортом с присущими ему грубостью и соперничеством. Так американские мальчики и (в качестве побочного продукта моды на преждевременные свидания) девочки упускают благоприятный случай обнаружить в себе то, что способствует интеллектуальной близости и терпимости к пребыванию в одиночестве. Дружба между людьми одного пола с предполагаемой в ней симметрией и сходным складом ума индивидуальностей предоставляет огромную возможность познать самого себя, попробовать пофантазировать, поделиться своими сомнениями и мечтами. Каждый из друзей позволяет другому высказывать свои сокровенные мысли вслух. А для этого в свою очередь нужно периодически оставаться одному, чтобы отшлифовать риторические фигуры и высокопарные фразы, и потом, облекая сокровенные мысли в подобную форму, преподнести их восхищенному другу. Как ребенок узнает от матери, что пребывание в одиночестве - это нечто такое, с чем надо смириться в младенчестве и чего надо избегать, когда немного повзрослеешь, так и американский юноша узнает от родителей, учителей, своей девушки, что уединенный интеллектуальный самоанализ и игра ума - бесполезные занятия, их надо забросить в интересах активной общественной жизни и целеустремленного выбора карьеры. Нереальные планы в отношении карьеры рушатся от замечаний его шестнадцатилетней подруги, возвышенные устремления низвергаются наземь вопросом: "И сколько лет на это уйдет?" Подобного рода размышления и самоанализ, которыми можно было бы поделиться с таким же социально незрелым и ищущим достойного собеседника товарищем одного пола, наталкиваются на неодобрение окружающих и стремление их подавить.

Образ жизни, любовь и одиночество

Раскрытый выше итог можно сопоставить с теми культурами, где малышей осыпают ласками или отгораживаются от внешнего мира стенками колыбели или пеленками, месяцами скрывают подальше от дурного глаза чужих людей или где матери все время носят их на руках, плотно прижав е себе, пока к пяти годам они не станут более самостоятельными. Каждый образ жизни дает свои собственные внутренние результаты в этом плане. Можно возразить, что американский образ жизни создает людей, которые свободно перемещаются в пределах социальной и пространственной мобильности, легко и быстро заводят друзей, очень недолго страдают от слегка разбитого партнером или партнершей сердца, способны за свою жизнь завести множество связей. могут влюбляться и жениться, работать и сотрудничать, вовлекая в такие отношения и связи гораздо больше людей, чем было принято в предшествующих цивилизациях, где эмоции имели более узкую направленность и глубокий смысл. Фактически можно задать вопрос, бывает ли американцу когда-нибудь так одиноко, как задумчивому европейцу, особенно если последний находится в Америке, где европейцы жалуются, что не могут найти ни друзей, ни времени побыть одним и поразмышлять.

Но что в таком случае

подразумевают американцы под подобным несомненным уничижением одиночеством? Это не острая тоска по определенным людям и местам; это не неумение найти друзей, с которыми возможна интеллектуальная близость, и, конечно же, это отнюдь не постоянное присутствие столь мало значащих людей, которое у европейца скорее обостряет, чем ослабляет ощущение одиночества. А если не перечисленные здесь состояния есть состояния одиночества, то что же тогда? Одиночество американца в том случае можно определить как пребывание его в одиночестве не по своей воле, когда это состояние другие соотечественники сочтут неуместным для себя. Пример - подросток, которому не с кем назначить свидание. Как заметил Джеффри Говер, для американцев в случае свидания важен сам процесс, а не человеке, пришедший на встречу. Если подросток должен ходить на свидание, но не ходит и если другие, особенно ровесники и собственные слишком наблюдательные родители, знают об этом, то жизнь становится невыносимой для девочки и все более неудовлетворительной для мальчика. У того, кто просил свидания и кого отвергли, подобная ситуация ассоциируется с позором отказа. Ни один из тех, кого захочет пригласить этот подросток, не пойдет с ним. Для девочки такая ситуация оборачивается дополнительным страданием из-за ее пассивности; ее никто не пригласил, и ничего тут не поделаешь. Страдание тем хуже, что оно безлико. Это не Ромео и Джульетта, вздыхающие друг по другу, а молодые люди, стремящиеся вызвать уважительное к себе отношение; навязанное же им недобровольное одиночество разрушает образ, создаваемый в расчете на публику. Сходные ситуации возникают в течение всей жизни. Быть незамужем, когда положено быть замужем, уехать в отпуск одному, прийти на вечер без спутники, одному пойти в театр, обрекать себя на одинокий вечер дома и - чего хуже и не может быть - в полном одиночестве обедать в День благодарения3 - все эти повторяющиеся время от времени несчастья американец и называет одиночеством. Джеффри Горер, рассматривая американцев с точки зрения антрополога, описывает их поиски общения как поиски подтверждения, что их любят. Начать хотя бы с того, доказывает Горер, что матери проявляют любовь к детям не в ответ на их любовь, а как награду за то, что они выгодно отличаются от своих ровесников. Так детям прививают чувство, что любовь это не двунаправленная, взаимная связь; ее скорее всего завоевывают за пределами подобных отношений каким-то своим действием или другим проявлением своих достоинств. Из такого понимания любви вытекает потребность в отклике - уверении, что ты достоин внимания и достиг чего-то. Поскольку американцы больше всего склонны подвергать сомнению свои достоинства, когда рядом нет никого, кто мог бы убедить их в обратном, они стремятся создавать постоянные возможности для контакта и общения - пусть это будет хотя бы радио - дома, на работе, в играх. В большинстве своем они не могут долго оставаться одни, а когда кто-то предпочитает одиночество, то возникает подозрение, в своем ли он уме. Горер продолжает:

"Присутствие, внимание, восхищение других людей становятся, таким образом, неизбежным компонентом самолюбия американцев, и их психологическая потребность в таком отношении более настоятельна, чем у людей в других странах. Это придает особый характер социальным взаимоотношениям американцев со своими соотечественниками (за исключением иногда отношений между супругами и между родителями и детьми): такие отношения являются прежде всего средством, благодаря которому у американцев сохраняется и укрепляется чувство собственного достоинства. Данные отношения можно рассматривать как отношения эксплуатации, но эта эксплуатация почти всегда взаимна. "Я буду уверять тебя, что тебе все удается, если ты будешь уверять меня, что и мне все удается" - таким мог бы быть негласный договор, заключив который, два человека начинают строить свои взаимоотношения.

Наиболее приятной формой выражения подобных уверений является не откровенная лесть или похвала (сами по себе они вызывают подозрение, что тебя хотят как-то использовать), а любовь или по крайней мере внимание, направленное исключительно на тебя, показывающее, что ты интересен и достоин уважения".

Страданию, причиненному тем, что тебя оставили одного и все вокруг об этом знают, соответствует типичное для американца состояние: ощущение вины, возникшее из-за его одиночества. Чувство вины, прививаемое с детства родительским неодобрением, усугубляется сознанием, что человек, решивший провести вечер один, обрекает или по крайней мере может обречь другого на вынужденное одиночество. Как только американец уютно устроится один за обеденным столом или наедине с хорошей книгой, настроится пораньше лечь спать или нерешительно наденет пальто, собираясь пойти в кино один, так перед ним возникают несчастные лица тех, с кем он мог бы провести вечер: лица одиноких родителей, вдов и разведенных женщин, незнакомцев, студентов-иностранцев или просто слишком навязчивого мужчины и немного надоевшей женщины, эти видения давят на него со всех сторон. В представлении американца провести вечер одному - значит вести себя как эгоист; поскольку ты поступаешь так по своей воле, вечер может оказаться приятным, но поскольку это приятно, тогда, вспоминая табу детства, такое поведение становится греховным, эгоистичным, даже жестоким.

При обучении малыша самостоятельности и независимости в контексте американской культуры явно выделяется тенденция рассматривать общение с человеком не как обоюдное в своей основе стремление скрасить друг другу одиночество, не как акт взаимно удовлетворяющего обмена, а скорее как дар, который один человек приносит другому. Из-за особого значения, придаваемого независимости как аспекту самостоятельности, идеальным предполагается тот человек, общества которого ищут, - другими словами, идеальным представляется человек, пользующийся популярностью, и тот, кто благодаря своей удачливости ищет впоследствии тех, кому меньше повезло в жизни, ищет одиноких и оставшихся за бортом. Вероятно, благодаря именно этому элементу необоюдности, асимметрии в отношениях, являющемуся элементом чисто американского образа жизни, американцу так просто скрасить его одиночество: каждому есть к кому идти на свидание и никто не живет в новом районе, не имея новых друзей и знакомых. Недавние исследования показали, что молодые матери, только что переехавшие на жительство в новые районы, где нет знакомых, особенно подвержены послеродовому психозу. Предполагаемое здесь эффективное средство - это присоединиться к группе людей, которые тоже разлучены со своими братьями и сестрами и найти утешение и поддержку, облегчая друг другу боль одиночества.

Недостаточная информированность о других культурах может способствовать бытующим необоснованным утверждениям, согласно которым отсутствие близости, основанной на каждодневном непосредственном общении, становится страшным лишением и что близости можно достичь только в ситуациях повсеместного незапланированного общения. В то же время такие характерные черты современного человека, как самостоятельность, независимость, стремление избежать собственного одиночества и предотвратить чужое, а также присущее ему чувство ответственности за одиночество других людей, можно назвать особенностями, порожденными этапом больших перемен и высокой степени мобильности. Их справедливо считают результатом иммиграции и внутренней миграции, а также бурного роста городов, от чего в будущем нам, видимо, захочется себя оградить. Было бы неплохо, если бы можно было рассчитывать на большую стабильность в социальном и физическом окружении малыша и на большую терпимость родителей к ребенку, пожелавшему остаться одному. Мы могли бы даже пойти на то, чтобы узаконить пребывание в одиночестве - скажем, по средам, - как церковь узаконила обет молчания. Если бы пребывание в одиночестве можно было не связывать с тем, что от тебя отказались или что ты сам отказался от общения, и рассматривать такую ситуации как вполне характерное для человека и желанное состояние, мы бы уменьшили страдания от одиночества, которое навязывает общество.