Одиночество в Вавилоне и другие рассказы
Шрифт:
«Ну и ладно, — думает Реппер. — Не будем сегодня считать рюмки. За здоровье мальчика».
— Две можжевеловых! — кричит Реппер в сторону стойки.
Приходит хозяин.
— Жорж, Жорж, ты уже и без того тепленький, — говорит он старику.
— Какое там, за весь день на язык ни капли не попало, — заверяет старик.
Но хозяин хорошо знает эти отговорки.
— Да, Жорж, ты так лихо опрокидываешь свою порцию в глотку, что на язык и впрямь ничего не попадает.
—
— Будем здоровы, — сурово говорит Реппер. На самом деле он рад. «За мальчика вот этого господина!» Как хорошо сказал старик. Звучит, словно в Библии. Мальчик господина… господний…
Можжевеловка сразу уничтожает скверный вкус во рту. Приторную сухость. Потом Реппер споласкивает горло пивом.
— А-ах, — говорит старичок и утирает рот, словно там налипла пена.
Реппер невольно смеется.
— Тонкий намек на толстые обстоятельства, — говорит он. — Ладно, господин хозяин, принесите кружечку и для Жоржа.
— У жены все в порядке? — спрашивает очкастый старичок.
— Не знаю, — отвечает Реппер. — Меня еще не пускали. Вот будет час посещений… Может, жена даже еще не очнулась от наркоза.
— От наркоза? Значит, сложные были роды? — говорит старичок.
Реппер быстро отставляет кружку.
— Почему? — спрашивает он. — Почему это сложные?
— В родильном отделении главврачом доктор Гольденпот. Он дает наркоз, только когда иначе нельзя. Вообще же он не любитель наркоза. Роды, говорит, — это естественное дело. Женщины должны помогать детям явиться на свет. А не то чтобы сразу отключиться, и пусть за них работают врачи. Роды — великое дело, говорит доктор Гольденпот. А если кто не почувствовал этого великого, для того оно больше и не великое.
— Странные взгляды, — говорит Реппер.
— Нет, Гольденпот, он свое дело знает, — говорит старик. — Он достает на свет божий всех детишек, все равно, как они лежали в теле матери — хоть криво, хоть поперек, хоть на карачках ползали. У вашего мальчика все в порядке?
— Все, — отвечает Реппер. — Правда, я видел только голову и руки. С ними все в порядке.
— Значит, и с остальным все в порядке. Но как оно все ни пойдет, гладко или не очень, все равно женщинам здорово достается в этом деле. Надо бы, по правде говоря, выпить и за женщин. Прежде всего за вашу жену, но и за остальных тоже, и за вашу мать. Вот небось радуется.
— Радовалась бы. Нет ее. Бомбежка в сорок четвертом. Вместе с отцом. А я тогда был у тетки в Зауэрланде.
— Простите… я не хотел… откуда мне знать, вы пой…
— Ничего, — говорит Реппер, — да и мне уже пора.
— За всех женщин! — кричит вдогонку старичок, когда Реппер покидает пивную. Ему еще предстоит отодвинуть в сторону тяжелую портьеру. При входе он даже и не заметил эту коричневую войлочную попону с каймой из кожзаменителя. Теперь она доставляет ему немало хлопот.
«Пил на пустой желудок, вот в голове и зашумело, — думает он. — Интересно, пахнет от меня или нет? Я ж сейчас войду к Ханнелоре и поцелую ее. Может, лучше вернуться и выпить чашечку кофе? Или продышаться как следует?»
Реппер с присвистом втягивает колючий зимний воздух, затем энергично выталкивает воздушную волну и снова до отказа наполняет легкие воздухом. Все равно как тяжелоатлет перед взятием веса. Реппер чувствует, как во рту у него все очищается.
Радуясь своему успеху, Реппер возвращается в больницу. Радость становится еще больше, когда он видит, что явился точно, минута в минуту. Ровно три. Время посещений.
Осторожно постучав, он бережным движением открывает дверь. Первой от двери лежит очень молодая женщина, почти девочка. Она хлюпает в платочек. В комнате лежат четыре женщины. Все они смотрят на Реппера. Но Реппер глядит только на Ханнелору. Она лежит дальше всех. У окна.
— Добрый день, — говорит Реппер, пробираясь по комнате.
Ханнелора вовсе не бледная. Лицо у нее скорей покраснело, как в прошлом году, когда они катались на карусели. Растолстела она, что ли? Нет, просто лицо так отекло. Особенно под глазами.
Реппер целует Ханнелору в припухшее лицо. Раз, потом другой и третий.
— Ты уже слышал? — устало спрашивает Ханнелора.
— Не только слышал, но и видел. Ежик. Ну просто самый настоящий Ежик.
— А какой он?
— Красивый, — говорит Реппер.
— Нет, волосы какого цвета?
— Черно-бело-рыжие, — говорит Реппер.
— А глаза?
— Большие, — говорит Реппер. — Тяжело пришлось?
Ханнелора кивает и хмурит лоб.
— Словно меня разорвали на части.
— Теперь все позади, — говорит Реппер и гладит загрубелыми пальцами лицо Ханнелоры.
Стучат. Дверь медленно открывается, и Реппер видит молодого человека в куртке. Тот бочком, бочком проскальзывает в комнату, как это сделал до него Реппер. Реппер ухмыляется. Но парню в куртке не надо далеко ходить. Он останавливается возле той девушки, что лежит первой. Девушка перестает плакать.
— А какой у него нос? — спрашивает Ханнелора. — Твой или мой?