Одиночество вместе
Шрифт:
Он проработал год как младший компаньон своего друга. Вот тут-то и проявились его трудолюбие и усидчивость. Представившийся случай был воспринят им не как должное, а как тот шанс, о котором Андрей столько мечтал, читал, о котором просил Бога. Он принялся за дело. Один известный миллионер писал в своей книге: чтобы стать успешным, нужно не лениться делать больше, чем требуется, проходить лишнюю милю. Андрей помнил это условие и проходил две. Он не искал чужих плеч, делал все сам: закупал, встречался с поставщиками и клиентами, вел бухгалтерию, договаривался, звонил, предлагал, рекламировал, убеждал, бегал, продавал, придумывал различные способы, чтобы клиент оставался
Теперь нужно было заботиться о себе самому. Каким бы опытом и связями он ни успел обзавестись, сомнения и опасения были велики. Конечно, весь доход принадлежал ему, новоиспеченному капиталисту, он был единоличным хозяином, стоял у руля, но… а вдруг завтра все рухнет, несмотря ни на навыки, ни на то, что скопленных денег должно было хватить, чтобы раскрутиться. Вдруг он останется у разбитого корыта и придется возвращаться в гаденькие офисы, в тошнотворные коллективы. Здесь были волчьи законы, жаловаться некому, винить некого – что сам добудешь, тому и рад, а пропадешь, так туда и дорога. Сам себя и похвалишь, и сапогом под хвост дашь. Одного трудолюбия тут недостаточно, нужно просчитывать, анализировать, нюхом чувствовать, интуицией забегать на два шага вперед.
Азарт победил страх; желание жить среди хищников, рвущих и заглатывающих сочные куски, было выше мнимого благополучия коровы, жующей в стойле свою жвачку и ожидающей, когда ее поведут на убой. И судьба была благосклонна к нему. Магазин стал приносить деньги. Конечно, Андрей не превратился в одночасье в олигарха или миллионера – три, иногда четыре тысячи долларов в месяц чистого дохода (вполне достаточно, чтобы не зависеть от обстоятельств и распоряжаться временем по своему усмотрению).
Важнее всего для Андрея было то, что отец был доволен им. В нем поднималась волна радости, когда Петр Иванович, причмокивая, декламировал:
– Волчонок, прямо волчонок оказался! Кто бы мог подумать!
Отец, который столько лет, нет, не то чтобы игнорировал, но не воспринимал серьезно, скорее всего даже презирал, наконец принял его, волчонка, в свою стаю, стал разговаривать с ним, давать советы, слушать сына, прислушиваться. Никогда еще Андрей не был так близок с отцом духовно. Он был рад, что и отец открыл свое дело, проявил себя.
Ему очень хотелось подарить отцу что-нибудь особенное. Что-нибудь дорогое. Просто взять и привезти в очередной их с Маришей визит в Питер: вот, батяня, это тебе. Без повода. Андрей знал, что это будет. Туфли Гуччи, за тысячу долларов; Андрей уже ездил смотреть их в ЦУМ. Отец всегда выглядел опрятно, солидно, пусть и не чрезмерно дорого. Чистая обувь, выглаженные рубашки, костюмы с иголочки, пальто без единой пылинки. Туфли должны будут ему понравиться…
Андрей пил чай на кухне, собираясь идти курить на балкон. Городской телефон не работал уже несколько месяцев. Андрей не пользовался им, и чтобы не платить понапрасну, сходил в телефонный узел и отключил. У него был подключен выгодный тариф на мобильном, и он мог недорого звонить родителям в Питер. В это ноябрьское утро мама позвонила сама.
– Привет, – торопливо проговорила Лидия Сергеевна. – Видимо, тебе придется приехать все-таки,
Глава 9
Пауза – секунда, две, три, четыре. Невыносимо долго. Четыре секунды пустоты, вакуума, абсолютной изоляции от окружающего мира, от самого себя, полная потеря ориентации, атрофия разума. Четыре секунды – вполне достаточно, чтобы поседеть.
Андрей не поседел. Он почувствовал, как его лицо… вернее, он совсем не почувствовал своего лица, лишился его, оно онемело и поплыло вниз, точно от сильнейшего наркоза. Пропали также ноги, тело, провалились в пропасть. По согнутой в локте окаменевшей, оледеневшей руке, которая каким-то образом, неподвластная рассудку, умудрялась сжимать кружку, от плеча до кончиков пальцев прокатились зудящие нервные импульсы, прозванные в простонародье мурашками, только этих мурашек было так много, что они переросли в язвящие электрические разряды. Кисть другой, припечатавшая телефон к щеке, налилась свинцовой тяжестью.
Четыре секунды, и ни одного удара сердца. Наконец он понял смысл тех слов, которые влила ему, словно яд, в уши мать. Они ослепили его взрывной вспышкой.
– С-с-сука, твою мать! С-с-сука, твою мать! – сдавлено захрипел Андрей, выхаркивая из себя услышанное, скатываясь этими примитивными, недостойными слуха его матери, возгласами отчаяния, напоминающими скорее безусловные рефлексы, чем осмысленные слова, на истерическое блеяние; так, бесконтрольно и постыдно блеет тот, кто, ничего не подозревая, вдруг оказывается перед лицом неожиданной, неумолимо надвигающейся смертельной опасности, и, не в силах противостоять, не имея средств борьбы, беспомощной бранью или визгом, или лепетом пытается оттолкнуться от гибели, заслониться от нее, как щитом.
Мать произнесла только одно предложение и замолчала. Одно предложение, решительным, раздраженным (а может быть, перепуганным) голосом, и это предложение оказалось для Андрея величиной с роман, с эпопею, поразило его, как не поражало ни одно произведение самого великого из существовавших писателей.
Андрей тоже замолчал. Было слышно, что мать где-то идет, шуршание шагов, дыхание. Трубку перехватила тетя Людмила:
– Андрюша, здравствуй. Такая история – у папы обнаружили рак. Ты не волнуйся, пожалуйста… что есть, то есть. Как сможешь, приезжай. Папа ничего не знает, он в больнице. Мы в больнице. Только узнали.
Андрей снова выругался в трубку, услышав это слово…
Лидия Сергеевна и Людмила Ивановна прошли в кабинет заведующей. Заведующая вошла следом и плотно прикрыла дверь.
– Присядьте, – она указала двум женщинам на стулья, а сама прошла к своему столу. Они сели на краешек стульев, как студентки перед строгим экзаменатором. Заведующая сидела за столом, потупив глаза, нервно теребила ручку. Вид у нее был озадаченный, брови приподняты. Просидев в тишине с полминуты, она подняла глаза.
– Не слишком хорошие новости. Не все так хорошо, как… – она запнулась и неуклюже провела ладонью вверх по лбу, отирая выступившую испарину. Очевидно, она готовилась заранее, что сказать, но потеряла все слова. Говорить все же было нужно.
– Ну… как бы вам… Гм…– она растеряно смотрела на двух женщин, предельно напряженных, сверлящих ее пронзительными взглядами.
– Скажите! – упорно и с ненавистью, чеканным выговором сказала Лидия Сергеевна. – Что?
– Рак.
Да, это именно оно. Именно это слово ожидала услышать Лидия Сергеевна. Природная прозорливость ее не подвела.