Одиночка: Одиночка. Горные тропы. Школа пластунов
Шрифт:
– Ай, молодца, казак, – тихо рассмеялся кто-то в темноте. – Не боись, не трону.
– Ну, трогать меня себе дороже. А ежели честный человек, так выйди к костру и покажись, – отозвался Елисей.
– Так трое нас, – ответил голос, явно улыбаясь.
– Вот втроем и выходите. А не то пальну на голос, потом сами будете себя ругать.
– Добре, казачок, не закипай, – примирительно усмехнулся неизвестный. – Выходим.
Из-за фургона появились три фигуры, и Елисей, рассмотрев их в неверном свете костра, понимающе хмыкнул:
– Пластуны.
– Грамотный, – одобрительно кивнул казак лет тридцати пяти, расправляя усы. – Мы-то пластуны. А вот ты кто таков и откуда тут взялся?
– Да из тех же ворот, что и весь народ, – фыркнул парень в ответ. – Елисей Кречет я. Из станицы Пригорской.
– Эк, – говоривший с ним пластун споткнулся на ровном месте и, перекрестившись, растерянно проворчал: – Так вымерла ж станица.
Его напарники превратились в соляные столпы, настороженно рассматривая подходящего в костру парня.
– Вымерла, – вздохнул Елисей, усаживаясь на свое место. – Я последний, кто из станичников остался. Почитай всю зиму там один жил, а как потеплело, решил к людям податься.
– Перекрестись, – вдруг потребовал пластун.
– Запросто, – усмехнулся Елисей, осеняя себя широким крестом. – Уймись, дядя. Не призрак я. Вон, серебро в ухе, – добавил он, поворачивая левое ухо к костру. – Да вы присаживайтесь, казаки. Повечеряем, чем бог послал. Не бойтесь. Нет на мне заразы. За зиму ушла вся. Думал, и сам помру, да бабка выходила, земля ей пухом.
– Ты б рассказал все толком, паря, – буркнул казак, осторожно присаживаясь к костру. – А то мы бог весть чего уж подумали.
– Да нечего тут думать, – отмахнулся Елисей. – В станице после мора нас всего четверо осталось. Я, бабка моя, подруга ее да один казак старый. Вот они всех на погост и свезли. А потом старик в стычке с горцами пулю словил, бабы старые уж были. Одна за другой ушли. Так один и остался. Бабку на Рождество схоронил, тепла дождался и поехал. Вот коротко и все.
– Это что ж выходит, ты после мора в станице еще почитай год прожил? – быстро уточнил пластун.
– Так и есть, – коротко кивнул Елисей, нарезая толстыми ломтями хлеб.
– Ты это, Елисей, здесь нас дождись. Я с комендантом сам поговорю, – негромко посоветовал пластун, задумчиво глядя на открывшиеся ворота крепости. – Мужик он не злой, но сторонним не особо верит.
– Добро. Дождусь, – подумав, кивнул парень. – Ты только не сочти за труд, дядька Ермил, как узнаешь чего, дай знать. Откажет, так я сразу дальше поеду.
– А куда поедешь-то? – повернулся к нему казак.
– Дорога выведет, – пожал Елисей плечами. – Мир не без добрых людей.
– Это верно, – задумчиво кивнул пластун и, помолчав, неожиданно спросил: – А с порохом у тебя как?
– Есть пока. А к чему спрос? – не понял парень.
– Айда, постреляем. У нас вон там, под стеной навроде
– Темнишь, дядька Ермил, – усмехнулся Елисей. – Но пострелять я всегда не против.
Прихватив из фургона пороховой рог, подсумок с пулями и капсюлями, парень решительно зашагал следом за оживившимися казаками. Отойдя от места стоянки метров на сто, они спустились в небольшую балку, и казаки, остановившись, принялись проверять свое оружие. Подсыпав на полку пороху, Ермил взвел курок и, ткнув пальцем в дальний конец балки, спросил:
– Треноги видишь?
– Конечно.
– Твоя левая, моя правая. Стреляй, – скомандовал казак, прижимая приклад к плечу.
Чуть усмехнувшись, Елисей одним плавным движением вскинул карабин и, едва замерев, нажал на спуск. Два выстрела слились, и обе треноги заметно покачнулись.
– Заряжай, – скомандовал казак, одобрительно кивнув.
Елисей уже привычными движениями зарядил карабин и, оглядевшись, иронично фыркнул:
– Скучно это, дядька Ермил. Дай минутку, я мишень придумаю.
Не дожидаясь ответа, парень быстро отошел к соседним кустам и срезал кинжалом пару прутьев толщиной с указательный палец и длиной сантиметров двадцать. Срезав боковые веточки, он прошел мимо удивленно наблюдавших за ним казаков и, пройдя в другой конец балки, принялся привязывать прутья к треногам.
– Вот так веселее будет, – улыбнулся он, вернувшись обратно. – Давай так. Кто больше раз выстрелит так, чтобы с прутика кусочки сбить, тот и победил.
– Интересно, – удивленно протянул казак, рассматривая новые мишени. – А давай.
До треног было метров семьдесят, и неошкуренные прутья рассмотреть было сложно. Для гладкоствольного ружья задача почти невыполнимая. Да что там для гладкоствольного. Даже для штуцера, что был в руках у Елисея, такой выстрел был весьма непростым. Но парень в себе был уверен. Пули, придуманные им, в полете были гораздо устойчивее. К тому же добыча пропитания охотой была серьезной тренировкой. Стрелять решили по очереди. Ермил, подсыпав на полку пороха, не спеша прицелился и плавно спустил курок.
Елисей, внимательно следивший за его прутком, сразу приметил, как мишень дернулась и на прутке появилась белая отметина, сантиметров на пять ниже верхнего среза.
– Добрый выстрел, – оценил Елисей. – А теперь я попробую.
Встав на то же место, с которого стрелял казак, парень взвел курок и, плавно подняв карабин, прицелился. Чуть задержав дыхание, он положил палец на спусковой крючок и, медленно выдыхая, нажал на него. Когда дым рассеялся, стало ясно, что его пруток уменьшился примерно на столько же, сколько хотел отстрелить казак. Второй выстрел пластуна был удачнее. Елисей тоже не промахнулся. Третьим выстрелом казак снова только оцарапал мишень. Выстрел парня укоротил пруток еще на пару сантиметров.