Одиночка
Шрифт:
— Это другое, — возражаю я, больше не пытаясь стирать катящиеся слезы. — У меня не мозги мечутся, а душа. Я все пытаюсь найти свое, но не получается… Будто этот мир под такую как я не приспособлен.
— Ой, ну и любите же вы, женщины, усложнять. Чуть что не по-вашему, так сразу мир не такой, я не такая. Все с тобой нормально. Ты девочка умная, красивая, с парнями до этого дня у тебя проблем не замечал… Относись к себе попроще.
Я почти готова улыбнуться. Забота греет гораздо эффективнее адреналина.
Хочу
Уж слишком приближающаяся фигура в бейсболке напоминает Адиля.
Глава 33
Я быстро смахиваю с лица с слезы и отступаю назад, защищаясь от внезапного вторжение в свой адреналиновый вытрезвитель.
— Чего замолчала? — откуда-то издалека доносится голос Роберта. — Гостя встретила?
— Это ты ему сказал, да? — шепчу я, глядя как расстояние между мной и Адилем сокращается.
Ответ мне и без того известен, поэтому я сразу же отключаюсь. Внутри со скоростью пули проносятся эмоции и мысли. Много, очень много мыслей и эмоций. В один момент я испытываю невероятное раздражение оттого, что Роберт вот так запросто разрешил Адилю стать свидетелем моего морального слома, в другой — неверие того, что он действительно находится здесь, в следующий — радость, какую, должно быть, чувствовала Златовласка, услышавшая под окнами башни лошадиный топот.
— Что ты здесь делаешь?
Не знаю, почему в моем голосе, еще недавно дрожавшем от отчаяния, теперь отчетливо читается вызов. Наверное, потому что я не хочу его жалости. Я ведь всегда так стремилась занять достойное место в этом нормальном мире, а в итоге стою зареванная на крыше в тех же пижамных штанах, в которых меньше суток назад бывший парень вышвырнул меня за дверь.
— Молодость решил вспомнить, — то ли в шутку, то ли всерьез отвечает Адиль, остановившись в паре метров от меня.
— Я ведь сказала Робсону, что никого не хочу видеть.
Господи, какая же я жалкая. Пытаюсь строить из себя амазонку, а развернись он сейчас и уйди — завою от отчаяния.
— С чего ты взяла, что это был он?
— Потому что больше не кому. Ксюша бы тебе не позвонила.
— А кому бы позвонила? Зае твоему?
Последнюю фразу он выплевывает почти с отвращением, отчего в груди точечно колет. Адиль ведь не знает? Даже если Ксюша и рассказала Робсону о ночном инциденте, он бы не стал говорить всем подряд. Не в его стиле.
— Если пришел надо мной стебаться, то лучше не нужно, — поплотнее запахнув куртку, я резко отворачиваюсь. На эмоциях тело живет своей жизнью.
— С чего ты взяла, что нравится над тобой стебаться? И давай повернись сюда. Сама вроде постоянно топишь за хорошие манеры.
Шмыгнув носом, я продолжаю
— Разве не ты пытаешься укусить меня с первого дня, как вернулся? — спрашиваю я, нехотя поворачиваясь.
Вместо ответа Адиль лезет в карман и достает из него пачку. Выбивает сигарету, прикуривает. Я растерянно смотрю, как татуированные пальцы сдавливают тонюсенький фильтр.
— Почему ты куришь женские сигареты?
Выдохнув дым в сторону, Адиль фокусируется взглядом на мне.
— Почему сразу женские? Обычные сигареты. Просто размером меньше и никотина в них мало. Бросить пытаюсь.
Глядя как он небрежно постукивает указательным пальцем по фильтру, я испытываю странное ликование. Те сигареты, которые я нашла, были его, а не стриптизерши. И даже тихий смешок выпускаю. Какая же я дура. Психанула так, что пешком прошла километр. И Диме потом позвонила. А он взял и выставил меня в подъезд.
— Хорошо, что бросаешь, — замечаю я тихо. — Хотя тебе идет курить. Наверное, из-за татуировок.
Адиль усмехается.
— Спасибо.
И от этой благодарности меня неожиданно разбирает злость. На себя. Да сколько можно уже?! Все в точности как с отцом: пьяным он мог творить полную дичь, но стоило мне увидеть его трезвым — я все ему прощала. Но так ведь нельзя! Должна же у меня быть хоть капля гордости… Адиль прекрасно знал, как сильно я его любила, и просто уехал, ничего мне не сказав… Через семь лет объявился, трахнул меня в туалете, зная, что я состою в отношениях, и тем самым во второй раз разрушил мою жизнь… Отчасти по его вине я маюсь сейчас здесь, сломанная… И еще говорю ему комплименты: ах, как курить тебе идет!
Снова отворачиваюсь. Кусаю губы, пытаясь обуздать стремительно разрастающуюся ярость, хотя и знаю, что бесполезно.
— Ну и чего ты опять спряталась?
— Почему ты уехал? — хриплю я, сжав ладони в кулаки.
Этот вопрос слишком долго пылился внутри меня, придавленный временем, и я даже начала думать, что ответ не имеет значения. А он имеет. Мне нужно понять. Хочу, чтобы обида, которая разрушала меня все это время, наконец отпустила.
— Почему ты уехал? — рявкаю я, обернувшись.
Снова плачу. Не потому что больно, а от злости. Мне было всего девятнадцать, и я его любила. Адиль прекрасно знал, как сильно мне не хватало любви отца, и все равно уехал. Может быть, со временем мы могли бы пожениться. Может быть, у нас даже могли бы появиться дети.
Он достает еще одну сигарету, запихивает ее в уголок рта. Как издевается. Неужели так сложно ответить? Ну скажи ты: понял, что разлюбил, или с девушкой в сети познакомился, или полиция за драку прижала и пришлось срочно спрятаться… Чего уж теперь терять?