Одиночка

Гросс Эндрю

— Да, я кое-что слышал, — согласился Блюм. — Можно закурить?

— Пожалуйста, — генерал Донован потянулся за пепельницей и придвинул ее к Блюму. Натан достал пачку «Лаки Страйк», вытряхнул из нее сигарету и закурил.

Стросс положил на стол рукописную карту.

— Это план лагеря.

Двойной ряд колючей проволоки, несколько сторожевых вышек. Десятки бараков, в которых, судя по всему, жили заключенные, все пронумерованы. Рядом обозначен женский лагерь. Блюм не мог оторвать глаз от прямоугольника, подписанного «Крематорий».

— Мы

знаем, что месяц назад он был там. Знаем, как вас туда забросить и вытащить обратно. От вас нужно, чтобы вы разыскали его. У нас есть план отхода, который должен сработать. Мы также снабдим вас именами людей, заключенных и даже охранников, на которых можно, в случае надобности, положиться. Но все нужно сделать за семьдесят два часа, и связи никакой не будет. Самолет прилетит в заранее условленное место и только один раз. Он сможет оставаться на земле несколько минут, потом он должен улететь. Вы должны быть там.

— А если я не успею? — Блюм посмотрел на обоих.

— Не успеешь — останешься безо всякой поддержки, — Донован скрестил пальцы, — это враждебная территория. Пропустишь рейс, обратного билета не будет, сынок.

— Семьдесят два часа… — Блюм пытался прикинуть свои перспективы, ни одна из них не радовала. — А если я все-таки его найду, вы уверены, что он пойдет со мной?

— По правде сказать, лейтенант, — Стросс откинулся на спинку стула, — одному богу известно, что происходит внутри лагеря. Мы не знаем, здоров ли он. Мы даже не уверены, что он до сих пор жив.

— И все же вы готовы пойти на такой риск? И заслать меня туда?

Стросс посмотрел на Донована.

— Да, готовы.

— И вы даже не можете сказать мне, что это за человек? И почему он так важен для вас?

— Боюсь, не можем, — ответил Донован. — Пока не можем. Но мы покажем тебе его фотографию. И конечно, назовем его имя.

Блюм стряхнул пепел в пепельницу.

— Ради этого человека я буду рисковать своей жизнью, а вы даже не скажете мне, чем он занимается?

— Да, вы все правильно поняли, лейтенант, — кивнул капитан.

Глядя на карту, Блюм обдумывал ситуацию. Он действительно владел языками и подходил внешне. Он, как выразился Стросс, «не будет выделяться». И у него уже есть опыт побегов. Но как он найдет этого человека? И как выберется сам? Он потеряется там. Вся его семья погибла. Многие из его друзей, скорее всего, тоже умерли. У него никого и ничего там не осталось.

— Как вы все это узнали? — спросил Блюм. — Я имею в виду схему лагеря, как туда попасть, связи с партизанским подпольем?

Стросс достал из папки два снимка.

— На прошлой неделе я ездил в Португалию и встречался с этими людьми. Месяц назад они бежали из Аушвица. Первые, кому это удалось.

— Вот это Рудольф Врба, — капитан положил фото на стол, — а это — Альфред Вецлер. Они из Чехии. От них я узнал схему лагеря, распорядок дня, что находится вокруг

лагеря, имена заключенных, которые могут помочь, и охранников, которых можно подкупить. Это их схема. Она отражает ситуацию месячной давности. Это должно сработать, Натан.

Блюм рассматривал схему лагеря: двойной ряд колючей проволоки и вышки с охранниками. Наконец его взгляд остановился на прямоугольном бараке:

— А что ваши беглецы говорили про то, что происходит здесь?

Он ткнул пальцем в прямоугольник, обозначенный как «Крематорий».

Стросс помолчал, потом бросил взгляд на своего начальника и кивнул несколько напряженно:

— Вы уверены, что хотите знать ответ на этот вопрос?

— Вы же просите меня рискнуть жизнью и вернуться туда, откуда мне повезло сбежать, чтобы найти человека, о котором вы мне ничего не сообщаете. Я должен, как это у вас говорится, — он повернулся к Доновану, — найти иголку в стоге сена? Да, я хочу знать, что происходит в этом здании, — Блюм снова ткнул пальцем в «Крематорий». — Я думаю, что справедливо будет сказать мне, что меня ждет, если я там окажусь и что-нибудь пойдет не по вашему плану.

— Я не имел в виду нашу операцию, лейтенант, — Стросс опять глянул на Донована. — Я полагаю, — он прокашлялся, — вы ведь еврей. Там находятся газовые камеры, — он облизнул пересохшие губы. — Там массово убивают людей. Тысячами. Десятками тысяч. Даже больше. Потом их тела сжигают. Здесь находятся печи, — и капитан указал на здание, о котором спросил Блюм. — То, что вы сейчас от меня услышали, является строго конфиденциальным и не может быть передано никому — ни военным, ни гражданским, — и Стросс очень строго посмотрел Блюму в глаза.

Блюм почувствовал, как у него упало сердце. Печи. Он откинулся назад. Кровь отлила у него от лица, к горлу подступила тошнота. Газовые камеры. Он набрал полную грудь воздуха и попытался изгнать из себя все то, что ему сказал Стросс. Тысячи. Десятки тысяч. Даже больше. Ходили разговоры о беспрецедентных массовых убийствах. Но все уповали на то, что это лишь слухи. Теперь он понимал, что все это происходило на самом деле. За стиснутыми зубами и бесстрастным выражением лица капитана Стросса он разглядел нечто большее: печаль и боль, и решимость.

— Bisse yid? — спросил Блюм на идише. — Вы еврей?

Стросс помолчал секунду, потом кивнул:

— Да.

— А этот человек?.. — Он снова показал пальцем на схему. — Это ведь не спасет никого из них, тех, кто уже там?..

— Увы, ни одного, — капитан покачал головой, и Натан понял, что капитан уже задавал себе этот вопрос.

Блюм опустил голову, как будто услышал трагическую новость о смерти близкого родственника, и сгорбился на стуле: