Одиночный выстрел
Шрифт:
Немецкий фугасный снаряд угодил в бруствер окопа. 11с прямо перед Людмилой, но сбоку от нее. Ударная волна разбила в щепы любимую винтовку, саму Павличенко отбросила далеко на дно траншеи и присыпала землей. Однополчане нашли снайпера в бессознательно состоянии, вместе с другими ранеными погрузили в санитарную повозку и отправили в тыл. Очнулась Людмила уже в госпитале, который располагался в Одессе.
Целыми днями она молча смотрела в окно на сад, где иод порывами морского ветра качались ветки яблоневых и грушевых деревьев, трепетали желтеющие листья, падали на землю созревшие плоды. Она ничего не слышала, и эта беззвучная картина приближающейся осени почему-то успокаивала, наводила
Павличенко получила несколько писем от родных. Мать, Елена Трофимовна, беспокоилась о ее здоровье и советовала не пить в походе сырую воду из открытых водоемов. Отец, Михаил Иванович, вспоминал Первую мировую и Гражданскую войну, утверждая, будто Беловым в сражениях всегда везло. Старшая сестра Валентина рассказывала, как идет у нее работа на новом месте. Все они находились очень далеко, в Удмуртии, куда из Киева эвакуировали завод «Арсенал». Собравшись с духом, Люда села писать им ответы, старательно выводя буквы правой рукой, к которой постепенно возвращалась прежняя сила и точность:
«Удмуртская республика,
г. Воткинск, Главпочтамт, до востребования
Беловой Валентине Михайловне.
Здравствуй, дорогая Жучка!
Вчера вырвалась из госпиталя в город. Получила Лену ськину открытку, которая шла с Киева в Одессу всего полтора месяца. Ленуся дала твой адрес. Почему ты не взяла ее с собой?
Я уже месяц и десять дней в армии. Успела насолить румынам и немцам, побывала на передовой. Они, гады, присыпали меня землей два раза. Теперь в госпитале. Через два дня выхожу, иду в свою часть, где моя специальность — боец-снайпер. Думаю, если не убьют, быть в Перлине, отлупить немцев и вернуться в Киев. Расчет у меня простой — 1000 немцев, а тогда я уже дешевле свою голову не ценю. Можно сказать, раз оценила свои способности и больше не отступлю. Словом, не скучаю. Житье-бытье веселое. Если тебе не лень, пиши пока по адресу: Одесса, ул. Пастера, 13, научная библиотека, Чопак, для меня. Мне передадут…
Если Моржик с тобой, пусть пишет. Скажи ему, что я повоюю за себя и за него, только пусть учится хорошо, только на отлично, чтоб мне не стыдно было… Валюнчик, Славку береги… Обо мне не думай. Пуль и Гитлера для меня нет. Целую крепко-крепко. Моржику особый поцелуй прямо в нос. Твоя Люда. 27/VIII-41» [2] .
Глава пятая. ВИНТОВКА, ВИНТОВКА…
Пока Людмила добралась до научной библиотеки на улице Пастера, ее дважды останавливал патруль для проверки документов. Она предъявляла справку из госпиталя, в которой говорилось, что красноармеец 54-го имени Степана Разина стрелкового полка тов. Павличенко Л.М. находилась на излечении после тяжелой контузии и теперь направляется в свою воинскую часть. Может быть, подозрение вызывала ее гимнастерка, выстиранная в госпитальной прачечной и отлично выглаженная, с нашитыми на воротник парадными малиновыми петлицами вместо положенных сейчас походно-полевых, то есть цвета хаки. А может быть, сам вид снайпера. Все-таки женщин-военнослужащих было очень мало…
2
Письмо
За два месяца, прошедших с начала войны, прежде беззаботная красавица-Одесса и ее жизнерадостные жители сильно изменились.
На некоторых улицах возвели баррикады из мешков с песком и устроили площадки с зенитными орудиями. Многие магазины закрылись, другие заклеили свои стеклянные витрины бумажными полосами крест-накрест. Курортники исчезли. Парки, бульвары, улицы, площади стали пустынными. Только патрули народного ополчения с винтовками за плечами четко вышагивали по брусчатой мостовой.
С 8 августа 1941 года в городе объявили осадное положение. Въезд в него без специальных пропусков был запрещен. Также вводился комендантский час, то есть с восьми часов вечера до шести часов утра выходить из дома могли только те, у кого имелся особый пропуск. Под усиленную охрану взяли промышленные предприятия, морской порт, объекты транспорта и связи, источники водоснабжения.
В городе опасались — и совсем не зря — появления диверсантов. Фашисты начали регулярно бомбить Одессу. Несколько раз бывало, что ночью кто-то подавал им световые сигналы с чердаков многоэтажных домов, наводил бомбардировщики на цель. Особенно пострадал при этом морской порт.
Имел место и другой случай. Неожиданно на гражданский аэродром Одессы приземлился небольшой самолет без опознавательных знаков. Наша противовоздушная оборона сто, как говорится, проспала. Но из самолета выскочили 17 немецких автоматчиков и открыли бешеную стрельбу. Они попытались захватить аэродром для приема нового, более многочисленного десанта. Бойцы истребительного батальона Ильичевского района пришли в себя довольно быстро. Противник был окружен и уничтожен, самолет захвачен. Никакого другого десант фрицам высадить не удалось.
Тем не менее, потеснив советские войска у Тилигульского лимана, захватчики 13 августа вышли к морскому побережью. Таким образом, дуга сухопутной вражеской осады вокруг Одессы замкнулась. Теперь связь с Большой землей можно было держать лишь по морю и по воздуху. Но Ставка Верховного главнокомандования в Москве отдала приказ: «Одессу не сдавать!» Этот приказ нашел горячий отклик и поддержку в сердцах одесситов. Тысячи жителей города поступили на службу в воинские части 25-й Чапаевской и 95-й Молдавской стрелковых дивизий, оборонявших Одессу…
Старичок-вахтер, который помнил Людмилу, пропустил ее в здание научной библиотеки, не спросив удостоверения. Софью Чопак она нашла в книгохранилище. Там кипела работа. После объявление в городе осадного положения, многие учреждения культуры стали готовить к эвакуации по морю на Кавказ. Фонд научной библиотеки тоже включили в их число. Десятки деревянных ящиков теперь стояли в проходах между шкафами и полками. Сотрудники библиотеки укладывали в них наиболее ценные раритеты, заново нумеровали их, составляли описи, прилагавшиеся к каждому ящику.
Сон я, увидев Павличенко, бросилась ей на шею и воскликнула:
— Люда, ты жива! Как я рада!
— Жива, — Людмила улыбнулась и тоже обняла подругу. — Сегодня утром выписалась из госпиталя.
— А что с тобой было? — Чопак отстранилась и окинула ее пристальным взглядом, видимо, ища следы ранений.
— Пустяки. Контузия от немецкого снаряда.
— Значит, ты воевала?
— Конечно. Я ведь говорила тебе: моя военно-учетная специальность — снайпер.
— Да, помню… Тогда ты еще поспорила с папой. Но я не очень-то верила тебе, — небрежно произнесла Соня.