Одиночный выстрел

Бегунова Алла Игоревна

— У моего наследника или наследницы должен быть отец! — грозно произнес майор НКВД. — И этот хлыщ теперь не отвертится.

— Папуля, — взмолилась Людмила, — он пока ничего не знает. Он — не классовый враг, не шпион иностранной разведки, не кулак и даже не подкулачник…

— Молчи уж, — строго сдвинул брови отец. — Отныне твое дело — беречь себя, хорошо питаться, больше гулять на свежем воздухе… И вообще, готовься к свадьбе.

— Но Херсонская область очень далеко.

— Ничего. Скоро он сюда вернется…

Молодой агроном действительно прибыл в Белую Церковь в середине декабря 1931 года. Сделал он это не по своей воле. Изрядно напугав

администрацию зерносовхоза «Заря коммунизма», Павличенко арестовала милиция. Под конвоем его доставили прямиком в кабинет заведующего транспортным отделом НКВД. Любитель прекрасного пола не догадывался, что сидит перед своим будущим тестем. Он, не чувствуя за собой никакой вины, держался крайне самоуверенно. На щекотливый вопрос об отношениях с Людмилой Беловой Алексей дерзко ответил, что это никого не касается и все произошло по обоюдному желанию.

Майор усмехнулся:

— Ты знаешь, сколько ей лет?

Павличенко пожал плечами:

— Не задумывался. Красивая девушка, и все.

— Так вот, сядешь ты за растление и изнасилование несовершеннолетней.

— Почему это? — Алексей даже вскочил на ноги.

— Потому что Беловой нет еще шестнадцати. Она беременна от тебя. А я — ее отец.

— Вы?! — Алексей в полной растерянности опустился обратно на стул и некоторое время не мог произнести ни слова.

Лицо его покрыла мертвенная бледность, на лбу выступила испарина. Он здорово испугался и лихорадочно соображал, что теперь будет. Пока ясно ему было одно: при таком повороте дела тюремное заключение вполне реально. Женитьба же не входила в его планы на ближайшие десять лет потому, что настоящий мужчина всегда должен быть свободен. Известие о ребенке тут ничего не меняло. Так он по глупости своей полагал, стараясь не встречаться взглядом с грозным майором в отлично сшитом габардиновом френче и с орденом Красного Знамени на груди.

Михаил Иванович тоже молчал и спокойно рассматривал жениха младшей дочери. Он уже собрал все нужные ему сведения о семье Павличенко, их дальних и ближних родственниках как со стороны отца, так и со стороны матери, об их занятиях до Великой Октябрьской социалистической революции и после нее. Ничего криминального или подозрительного там не имелось. Выпускник сельскохозяйственного техникума вполне годился ему в зятья. Увидев Алексея воочию, Белов утвердился в своем предварительном мнении: это — начинающий ходок по женской части, но без преступных наклонностей, слабовольный, эгоистичный и трусливый. Перевоспитать его можно.

— Будем играть в молчанку, Алексей Богданович? — спросил Белов, несколько смягчив тон.

— Что я должен вам сказать? — промямлил Павличенко.

— Разве непонятно? Вы же явились сюда, чтоб сделать предложение руки и сердца моей дочери Людмиле. Правильно?

— Н-ну… В некотором смысле да…

— Вот и ладушки, — Михаил Иванович поднялся, открыл сейф, стоявший у стены, достал оттуда початую бутылку коньяка, наполнил до краев хрустальную рюмку и протянул ее молодому агроному. — Выпей-ка, голубчик. А то бледен ты, как смерть… Тебя вместе с вещами сейчас доставят на Привокзальную улицу, в дом родителей.

А завтра, часика в три, мы с супругой к вам подъедем. Надо обсудить детали бракосочетания…

Влияние компетентных органов на жизнь населения Советской страны было велико, но небезгранично.

Пусть несовершеннолетнюю Людмилу Белову расписали в местном ЗАГСе с Алексеем Павличенко, отступив тем самым от статьи 186 «Б-прим» Гражданского кодекса Украинской ССР. Пусть она получила свой

первый паспорт именно на фамилию мужа. Пусть его родители весьма любезно приняли юную невестку, попав тем самым в сваты к сотруднику НКВД. Пусть отец расщедрился, и «медовый месяц» новобрачные провели на снятой им отдельной квартире, в полной мере вкусив прелести уединения.

Трудности ученицу девятого «А» класса ждали прямо за порогом отчего дома. Изменить что-либо в данной ситуации оказалось не под силу даже самому могущественному ведомству. Только узнала об этом Людмила Павличенко не сразу.

Белая Церковь с населением, не превышающим сорока тысяч человек, являлась небольшим городом, где сплетни распространялись с невероятной скоростью. В Белой Церкви обитали провинциальные люди, воспитанные в строгих правилах христианской морали. Канули в Лету безумства первых послереволюционных лет, когда брак объявили вредным буржуазным предрассудком и призвали молодежь к свободным сексуальным отношениям. Ныне семью опять считали ячейкой общества, и добрачные половые связи сурово осуждали. С этой точки зрения, пятнадцатилетняя Людмила Белова, ставшая Павличенко на четвертом месяце беременности, была обыкновенной блудницей, грехопадение которой сумел прикрыть отец. Как ни странно, городское общество сочувствовало не ей, а выпускнику сельскохозяйственного техникума, красавчику и лучшему танцору.

В конце января 1932 года молодой супруг отбыл к месту работы в Херсонскую область. Людмила начала вновь посещать уроки в средней школе № 3, где училась с первого класса и где ее вроде бы все знали. Она была отличницей, хорошей спортсменкой и активисткой пионерского движения. О том свидетельствовал ее портрет на школьной Доске почета, успешно сданные нормативы на значок «Будь готов к труду и обороне», единогласное избрание в совет пионерской дружины. Но… Оказалось, что все это забыто, и отношение к ней у педагогов и учащихся данного образовательного заведения резко изменилось.

Она почувствовала себя изгоем.

Дети, и особенно — подростки — существа довольно-таки жестокие. Они могут травить любого, хоть чем-то непохожего на ту стаю, что доминирует в классе. Буквально полтора года назад Люда отлично уживалась с ними и часто верховодила: в уличных драках «на кулачки» участвовала наравне с мальчишками, метко стреляла из рогатки, быстрее других убегала в случае опасности. Задиристый, боевой характер и острый язык снискали Беловой уважение даже у отпетых хулиганов.

Школьные ее дружки остались теми же вихрастыми подростками, а она вдруг превратилась в женщину и не могла, как раньше, со всего размаха врезать обидчику по скуле. Вторая половина беременности протекала тяжело, с бессонницей, с депрессией, со спонтанными болями в пояснице. Ребенок уже поворачивался, толкал ее ножкой в бок, если ему что-то не нравилось: например, громкие звуки, внезапная перемена положения материнского тела.

Людмила Павличенко совсем перестала посещать занятия в начале апреля, когда сильно округлившийся живот не скрывало и самое широкое платье. Директриса отчислила бы ее гораздо раньше, но Елена Трофимовна Белова, которая преподавала в средней школе № 3 английский и французский, сказала, что уйдет вместе с дочерью. Учителей, особенно — иностранного языка, в этом захолустье катастрофически не хватало, и на педсовете жену майора НКВД уговорили доработать до конца учебного года. По той же причине Люде выдали справку об окончании девяти классов, поставив в ведомости хорошие отметки, хотя пропусков уроков было у нее много.