Одинокие думы
Шрифт:
И Иоанн XXIII, и Мертон смиренно признавали свое ничтожество и благодарили Бога за незаслуженную безмерную любовь. Перед нами - книга, свидетельствующая об этом. Как обычно, кто-то найдет в ней «радость узнавания», кто-то - набор приевшихся - да и сомнительных - трюизмов. Но, к нашему счастью, всегда есть и третьи, для которых это - новость, Благая весть, дающая мир и свободу.
Н. Трауберг
Москва, 14 марта 2003
Одинокие думы
От автора
Мои размышления, быть может, порадуют благосклонного
Предисловие
Собранные в этой книге заметки появились в 1953- 1954 годах, когда автор - по милости Божией и благорасположению настоятеля - мог чаще бывать и молиться в уединении. Это объясняет, как возникло название, но ничуть не означает, что получилась автобиография. Здесь нет ничего личного, частного, как нет и рассказов о каких-то духовных приключениях. У автора, собственно, их и не было, а если бы и были, он не доверил бы их бумаге. Перед вами всего лишь его раздумья о созерцательной жизни.
Здесь, конечно, нужна оговорка. Вполне может оказаться, что столь важное для автора совсем не важно для людей, далеких от монашеского призвания. В этом смысле книга получилась вполне личной. В ней есть и обобщения, и наблюдения en passant*, иногда почти банальные. Эзотерического в ней нет ничего. И все же тому, кто писал эти строки и ведет не вполне обычную жизнь, дороги его размышления об одиноком предстоянии Богу, безмолвной беседе с Ним, о том, как, пребывая наедине с собой, мы бываем связаны друг с другом. Добавлю в скобках, что для ордена, к которому автор принадлежит, его образ жизни - совсем не идеал; в сущности, это - идеал отшельнический*.
С тех пор как появились эти заметки, в жизни их автора, разумеется, многое переменилось, и некогда высказанное им дало со временем самые неожиданные всходы.
В век тирании, когда человек обесценен и унижен, должны быть услышаны все, кто здраво судит о его внутренней свободе и праве быть наедине с самим собой. Бездуховная цивилизация губит человека, оглушая его своим грохотом, и нельзя допустить, чтобы она заглушила голоса ее неутомимых разоблачителей: христианских святых, восточных мудрецов, подобных Лао-цзы и мастерам Дзен; мыслителей, подобных Торо, Мартину Буберу и Максу Пикару. Легко говорить, что человек - «общественное животное». Это очевидно. И все же никто не вправе превращать его в винтик безликого механизма - светского или религиозного.
Общество, в сущности, жизнеспособно лишь до тех пор, пока не посягает на одиночество своих членов. Оно и зовется «обществом» только потому, что сложено не из масс или безликих единиц, а из личностей. Личность же немыслима без свободы и ответственности, а они, в свою очередь - без внутреннего одиночества, целостности, чувства собственной реальности, способности отдать себя обществу или отказать ему в этом даре.
Растворяясь в безликой, движимой слепыми инстинктами толпе, человек теряет
Ненависть, этот тяжкий духовный недуг, изнутри разъедает наш падкий до наживы мир. Никакой технический прогресс от нее не излечит. Поэтому истинное исцеление всегда было и будет духовным. Но как сказать о Боге и любви тем, кто не слышит? Евангельской вести внимают сердцем, а сердце, не возделанное безмолвием и одиночеством, остается глухим.
Иными словами, вера немыслима без свободы, без умения владеть собой и без свободного принятия благодати. Человек не поверит, пока его ум и сердце работают, как автомат, пока сам он растворен в толпе таких же, как он, бездушных и безликих существ, лишенных права быть собой.
Словом, сказанное в этой книге касается не только монахов, но и каждого из нас, нашего общего будущего и, конечно же, будущего нашей веры.
Часть 1
Грани духовной жизни
I
Духовную жизнь, как и всё живое, хранит и питает то истинно сущее, что есть вокруг и выше нас. Пребывание в мире иллюзий поистине губит ее. Тот, кто питается призрачным бытием, обречен на голодную смерть; и нет горше участи, чем принять эту напрасную гибель за плодоносную, жертвенную «смерть», ведущую в жизнь.
Смерть, ведущая в жизнь, - это не бегство от истинного бытия, а всецелая преданность ему, самопожертвование. Ее начало - в отречении от мнимого бытия, которое мы сами творим, глядя на мир сквозь призму эгоистических желаний. Но прежде, чем мы поймем, что мир, особенно материальный, полон иллюзий, мы должны ясно увидеть, что он реален. Материальное «призрачно» только в сравнении с высшей реальностью духовного. Отречение от тварного начинается с того, что мы пытаемся разглядеть, каково оно само по себе, и отходим в сторону. Только отстранившись от тварного, обретя перспективу, мы дойдем до реального, действительного, истинного в нем. Нельзя разглядеть то, что сжимаешь в объятиях. Отпустив тварное на свободу, мы по-настоящему его оценим и ощутим в нем Божие присутствие. Так мы ступим на пролегающий во мраке путь созерцания. В конце этого пути мы обретем тварное таким, каково оно в Боге*.
Отцы-пустынники думали, что пустыня потому так дорога Богу, что ее совершенно не ценят люди. Она пуста, и ее нельзя опустошить еще больше. Она ничем не привлекает и не сулит наживы. Избранный народ скитался по ней сорок лет, водимый Богом. Если бы евреи шли прямо, то попали бы в землю обетованную всего через несколько месяцев. Но Бог задумал иное. Он хотел, чтобы люди полюбили Его в пустыне, а потом вспоминали свои скитания, как прекрасное время, прожитое с Ним наедине.
Пустыня - как и горы, и море - сотворена для того, чтобы оставаться собой, а не для того, чтобы ее преображали. Поэтому и обитают в ней те, кто хочет быть самим собой, или, попросту говоря, одинокие, нищие, полагающиеся только на Бога; те, кто не возводит великих замыслов между собой и Творцом.