Одинокие ночи вдвоем
Шрифт:
Следователь Сергей Мирошкин разрешил нам встретиться с Адамом. Его привели в кабинет, и я, увидев его, чуть не разрыдалась. Какая чудовищная несправедливость! Адам – в наручниках, с конвоем! Правда, стоило Лизе взглядом показать на наручники, как по приказу следователя их с него тотчас же сняли. Адам смотрел на меня так, как если бы от меня что-то зависело в этом мире… Но если от кого что-то и зависело, так это от Мирошкина и от Лизы.
– Глаша, я никого не убивал! Я только подвез эту женщину!
Я знала, что эти слова он адресует
– Я знаю, что ты никого не убивал, – горячо воскликнула я и чуть было не бросилась к нему, чтобы обнять, поцеловать, прижать к себе и успокоить. – Все будет хорошо, нужно только время…
– Адам, ты давно знаком с Диной Каракозовой? – спросила ледяным тоном Лиза. Следователь Мирошкин, следуя договоренности с Лизой, вышел из кабинета.
– Несколько месяцев, точно не могу сказать. Пришла как-то, сказала, что ее зовут Дина, что живет в Чернозубовке, что собирается замуж за местного фермера, Ананьева…
Мы с Лизой переглянулись. Как не поверить после этого, что слово материально? Мы с Лизой целый вечер говорили про Дину, Ананьева, и вот, пожалуйста, слова словно материализовались… Правда, Дина теперь мертва.
Слава богу, Адам – жив.
– Расскажи подробно все, что ты о ней знаешь, – потребовала Лиза.
– Знаю, что сначала жизнь на ферме была ей в радость, все-таки деньги, достаток и все такое… Но потом ее мнение об этом фермере изменилось, думаю, она стала ненавидеть его…
– Почему?
– Она сказала, что у нее на него аллергия.
– Странно все это… Скажи, Адам, она что-нибудь рассказывала о своей дочери?
– Рассказывала. Да я знаю Ольгу, видел ее много раз. Дело в том, что Дина скрывала от Ананьева существование дочери, вероятно, отсутствие детей было одним из условий жизни с Ананьевым. Как это ни покажется удивительным, Дина через меня передавала Оле деньги. В конверте.
– А почему сама не могла передать? Действительно, как-то все это странно…
– Сначала я думал, что у нее началась паранойя… Что она боится, что этот фермер следит за ней, боится, что ее увидят с дочерью. Но потом понял, что дело в ней самой. Что она сама не хочет видеться с Олей.
– Это еще почему?
– Жизнь с Ананьевым казалась ей сущим адом, и она, вероятно, внушила себе, что виновата в том, что ей приходится терпеть этого человека, дочь. Что она вроде как жертвует собой ради нее…
– Это она сама тебе об этом рассказала?
– Да.
– Но я не поняла, – вмешалась я, – что не устраивало Дину в Ананьеве? Может, он был с ней груб?
– Я же говорю… Точнее, это ее слова, она так и сказала, что у нее на Ананьева аллергия. Что она даже была у врача по поводу этой аллергии, и он сказал ей, что у нее самая настоящая аллергия на мужчину, с которым живет.
– Она что, пошла пятнами? Опухла? Как она выглядела, когда говорила тебе об этом?
– Нормально.
Я вспыхнула. Ничего себе подробности!
– Адам, а ты-то откуда знаешь?
И тут Адам, до которого дошло, что я могла подумать, услышав такое, смутился.
– Да она сама мне рассказала… Она же последнее время выпивала… Ей хотелось с кем-то поделиться, вот она и рассказывала мне о себе, об аллергии… Глафира, а ты что такое подумала? Я понимаю, сейчас не та ситуация, чтобы признаваться в своих чувствах, но тем не менее… не знаю, чем закончится эта история, но ты должна знать, что для меня существует только одна женщина – это ты, Глаша…
Лиза, закатив глаза, отвернулась. Похоже, ее нервировал и сам Адам, и его признание, которое она посчитала несвоевременным, отвлекающим от главного.
– Я же бармен! – воскликнул в сердцах Адам. – Да мне все в жилетку плачутся! У кого-то проблемы, у кого-то просто плохое настроение… Люди приходят в ресторан зачастую, чтобы напиться и излить кому-то душу. И, если не находится, кому все высказать, говорят мне! Глафира, ты должна это понимать. Вот встань рядом со мной, и ты наслушаешься разных историй.
– Адам, ты упомянул доктора, который и поставил ей этот диагноз… Вероятно, это какой-то реальный врач, аллерголог… – Лиза сделала запись в своем блокноте. – Значит, надо его найти. Это, думаю, важно. А вдруг она сказала правду, и у нее на Ананьева была настоящая аллергия… Это ужасно противно, больно… У меня была как-то аллергия, правда, не на мужчину, а на какой-то цветок… Итак. Давайте остановимся на дочери Дины. Как ее зовут? Оля? Как она выглядит? Хорошая девочка?
– Очень хорошая. Ей пятнадцать лет. На вид скромная, тихая и очень переживает из-за матери. Ей больно осознавать, что мать не хочет ее видеть, что она как бы променяла ее на мужика, от которого сама же и страдает…
– Какие суммы передавала Дина дочери?
– Понятия не имею, конверты были запечатанные. Но Оля говорила, что денег ей вполне хватает на жизнь, что у нее все есть.
– Так, а где она живет, эта Оля? Квартиры-то собственной у Каракозовой нет, она ее прохлопала…
– Сначала она жила на съемной квартире, в Иловатске. Но потом… А потом начинается самое интересное. Эту квартиру неожиданно продали, и Оля осталась бы на улице, если бы не сосед. Вдовец. Он предложил Оле пожить у него.
– Вдовец… – вздохнула я. – Что-то часто в последнее время нам с тобой, Лиза, встречаются вдовцы.
– И не говори… молодой вдовец?
– Я точно не знаю. Но Дина разыграла передо мной настоящую трагедию… Пришла уже поддатая, еще заказала виски, кажется, и начала рассказывать, какая у нее дочь непутевая, связалась со взрослым мужиком, переехала к нему…
– Вообще-то она правильно раздраконилась… Но только что она сама лично предприняла, чтобы забрать дочь? Она вообще что-нибудь сделала?