Одинокие в раю
Шрифт:
– Нужен-то нужен, только… с оплатой затруднение, – признался Грин Тимофеевич.
– Какая оплата? – пожала плечами Тамара. – Поживу у вас на даче, вот и вся оплата… Не хочу возвращаться в Вологду, есть причина. Пережду до осени, начнется учебный год на моем биофаке, вернусь…
Тамара умолкла. Не посвящать же незнакомого человека в свои заботы, неясные даже самой себе. Собирает деньги для оплаты учебы на бюджетном биофаке, а хочет работать на даче бесплатно, только за «крышу над головой»? Нелогично! Можно подумать: аферистка, втягивает его в какую-то аферу с недвижимостью.
Тамара смотрела на притихшего хозяина гостиной с ее солидной мебелью, стульями на изогнутых ножках красного дерева; высокими, под потолок, двумя просторными шкафами, за прозрачными дверцами которых сгрудилась красивая посуда; роскошная люстра пласталась под высоченным потолком; картины маслом, забранные в узорные рамы… Три огромных окна приглушали дневной свет пыльными стеклами, под которыми на подоконниках грудился какой-то хлам…
Это ему-то платить нечем, подумала Тамара, да любая тарелка в шкафу потянет на месячную оплату, а то и более…
Неожиданно Тамара почувствовала жалость к хозяину богатой и запущенной гостиной, к его неухоженному виду. Потертый домашний халат был наброшен на блеклую водолазку, из растянутого ворота которой торчала тощая шея… Что он так, на самом деле, подумала Тамара, испуганный какой-то, с унылым носом и глазами, точно большие арбузные семечки. Или повестку к следователю ждет, как говорила та тетка у подъезда? Вот губы у него приятные, молодые, яркие, точно от другого лица..
– Так как же, Грин Тимофеевич? – мягко вопросила Тамара. – Пустите меня пожить на даче? Или боитесь за свое добро?
– Какое там особое добро? Дача, она и есть дача, – промямлил Грин Тимофеевич.
– А я вам пользу принесу, – не отступала Тамара, – Осмотрюсь, нужные саженцы прикуплю…
– Деньги-то я дам, – отступал Грин Тимофеевич.
– Это понятно, – подхватила Тамара. – Скажем, несколько черенков ясеня или вяза шершавого… У нас в Вологде, подле дома, он года за три на несколько метров вытянулся. Опять же клен рейнский. – Тамара вспомнила плакаты на дверях конторы у Таврического сада.
– Да, да, – воодушевился Грин Тимофеевич. – Надо разыскать Михайлова Сережку, моего знакомого. Он по этой части дока. Все устроит в лучшем виде… Сколько я ему контрамарок на свои спектакли накидал в свое время…
– Вы артистом были?
– Нет. Я драматург. И даже очень известный… когда-то.
– Ну?! – осеклась Тамара. – А как ваша фамилия, если не секрет?
– Какой секрет? Зотов моя фамилия.
– Грин Зотов! Так и сказала ваша соседка по подъезду.
– Какая соседка?
– Не знаю. Толстая такая, круглолицая. Сказала: всех жильцов знает.
– Сяскина. Активистка наша.
– Наверное, активистка, – улыбнулась Тамара. – Еще сказала, что вы какую-то жировку не оплатили…
– Сяскина! – вскричал Грин Тимофеевич. – Вот курва! Накинули ни с того ни с сего на горячую воду. А народ помалкивает…
– Это мне знакомо. Везде так.
– И жировка эта куда-то
– А что такое жировка? Слово какое-то…
– Из старой жизни, – улыбнулся Грин Тимофеевич. – Квитанция.
Тамаре стало весело. Все складывалось лучшим образом. И с дачей вроде везет, и хозяин не какой-то алкаш-приставала, а человек порядочный, драматург. Тамара никогда не встречала живых драматургов. Поэтов видела, слушала, даже знала лично – тот же Жорик, ее ухажер, неплохие стихи писал, читал на вечерах в институте…
И Грин Тимофеевич заразился ее весельем. Посмеиваясь, он исподволь косился на упругую, манящую грудь своей гостьи, обтянутую синей тканью костюмчика.
– Никогда не думала встретить живого драматурга, – казалось, Тамара, не замечала его скользящих взглядов. – Грин Зотов! Это ж надо, Грин! Странное имя, точно фамилия.
– Отцовская метка. Отец был моряком, капитаном. И очень любил писателя Грина. Меня назвали в память о нем. В те годы Александр Грин был не в чести, не о том писал. Могли бы и расстрелять, но ему повезло, успел умереть своей смертью… Когда же вы хотите поехать на дачу?
– Да хоть сейчас! – Тамара всплеснула руками.
– Ну вот… За городом еще снега по колено, хоть и весна. В доме все обмерзло… Я был там неделю назад, протапливал, но все равно…
Зотов давно, еще при жене Ларисе, установил на даче финскую систему отопления. Двадцать минут – и при морозе на дворе сиди в комнате хоть в майке. Денег та система стоила больших, да она их оправдала, который год служит. Но сказать Тамаре об этом удержался, зачем распалять желание…
– Грин Тимофеевич, миленький… я без промедления отправлюсь на дачу. – Тамара манерно сложила ладони на груди.
– Нет, нет… Что вы?! А снег? А охрана? Надо снять дом с сигнализации. А то приедут, повяжут…
Он слегка лукавил. Сумасшедшие события конца восьмидесятых вместе со страной разрушили и службу охраны в пригородах. Дача Грина Зотова стояла лишь под присмотром собак из вблизи двух-трех соседских семейств. Слава богу, за минувшие годы никаких эксцессов не наблюдалось, хотя сплошь и рядом жуть что творилось: ломали, обворовывали, поджигали…
Тамара огорченно молчала. Вздохнула, поправила локон, упавший на лоб, пробормотала: «Ну, что поделаешь…» Взглянула на Зотова и виновато улыбнулась, проявив на левой, матово-белой щеке детскую ямку. Почему-то ямка появлялась при улыбке не всегда, а сейчас появилась, вероятно, свет как-то особо падал.
– И что это вам так приспичило с дачей, – проронил Грин Тимофеевич и осекся.
Его пронзила мысль: а не пахнет ли тут какой аферой? Молодая, привлекательная женщина пришла, считай, с улицы. Сколько пишут в газетах, бубнят по телику об изощрениях мошенников. Может быть, и эта Тамара особа такого же пошиба? А я, старый осел, сижу развесив уши… С другой стороны, если вспомнить, что встреча в конторе у Таврического сада была случайной, то появление Тамары с ее предложением вполне объяснимо и не несет ничего дурного.