Одинокие воины. Спецподразделения вермахта против партизан. 1942—1943
Шрифт:
Клаус был вынужден накричать на них, чтобы водворить тишину. Что касается ужасно пьяного Большого Мартина, то он бросился в постель, бормоча со слезами в голосе:
— К счастью, мы, по крайней мере пока, свободные люди.
В Рождество, в восемь утра, полковник Брандт поднял коммандос по тревоге. В засаду попал обоз, и Клаус с людьми должны были немедленно срываться с места.
Унтеру Байеру следовало сделать отбор самых боеспособных людей, но они явно не могли держаться на ногах.
Большой Мартин, все еще выдыхавший пары алкоголя, пожелал
Примерно тремя взводами коммандос тихонько и без большого энтузиазма пошли дорогой в район Добрянки. Они прошли Яролишев, где собрались другие подразделения, чтобы принять участие в операции. Шесть грузовиков с солдатами проехали мимо них как бы в насмешку. Курт Рейнхардт, сидя в первых санях, наблюдал за их отъездом с философским спокойствием.
Вскоре в трех километрах от них головной грузовик подорвался на мине. Когда прибыли Клаус с людьми, шестеро убитых и двенадцать раненых немецких солдат лежали рядком на обочине дороги, в то время как грузовик пылал.
Офицер, командовавший подразделением, бросился к Клаусу, который впервые надел на шерстяной шлем форменную фуражку.
— Господин гауптман… Это в Рождество… ужас…
— Должно быть, потому, что никто не предупредил их, — прорычал Клаус. — Немедленно отправьте в Яролишев раненых и убитых на пригодном грузовике. Вы же и ваши люди присоединяйтесь к коммандос.
— В пешем строю, господин гауптман?
— Ну и что? Согреетесь. Соберите все свои вещи — и в путь.
Колонна выступила. В этот раз ее вел Карл Вернер, который правил первыми санями при помощи очень длинных вожжей, позволявших ему находиться на дистанции в десять метров от головы лошади. Если бы попалась мина, то восемьдесят процентов взрывной силы досталось бы лошади.
Хайнц в последний раз бросил на него взгляд и рассмеялся, наблюдая за необычным темпом передвижения колонны. Затем он замедлил ход, увидев, как несчастные пехотинцы, тяжело дыша и спотыкаясь, стараются поспеть за коммандос.
Понадобился час, чтобы добраться до места партизанской засады. Здесь все закончилось, и солдаты, выжившие после нападения партизан, установили вокруг сожженных машин проволочные заграждения. Лейтенант, с рукой на перевязи, отдал Клаусу честь.
— Девять раненых, десять погибших и семь пропавших без вести, господин гауптман!
— Как это произошло?
— Они стреляли в нас с возвышенности по последним машинам. Затем, во тьме, сомкнув ряды, мы попали к востоку на минное поле: именно там нас поджидали партизаны. Потом им удалось блокировать три последних грузовика, живая сила которых вынесла на себе основную тяжесть боя и понесла самые большие потери, конечно.
— Сколько времени это продолжалось?
— Четверть часа, двадцать минут… Не знаю.
— Вы можете показать, где их стрелковые позиции?
— Могу, некоторые.
Коммандос снова помогли погрузить раненых и убитых, прошли мимо апатичных, дрожавших от холода солдат. Это было действительно жалкое зрелище, и Хайнц попросил Людвига выдать им шнапса, который всегда держал при себе повар.
Потом подошли подкрепления, и Клаус с егерями, которым здесь делать было нечего, отправились на запад искать следы партизан. Пришлось расстаться с лошадьми и санями, которых оставили под охрану солдат и одного егеря.
Клаус руководствовался отметками огневых точек, сделанными офицером. Снег, еще мягкий, проваливался под ногами, и это сильно затрудняло движение. Менее чем через километр передовой дозорный дал знак, что обнаружил странную вещь. Егеря рассредоточились и начали медленное продвижение.
Перед уходом партизаны взяли на себя труд оставить большое полотнище, на котором корявыми буквами было написано: «Сталинград».
Хайнц схватил автомат и дал длинную очередь.
Клаус пытался определить маршрут партизан по карте, разостланной перед ним. Они должны были снова уходить в те проклятые болота, которые егеря обнаружили осенью.
Клаус с пятнадцатью егерями был абсолютно не готов углубиться в этот район, особенно днем. После некоторых колебаний он обратился с просьбой к полковнику Брандту дать приказ о возвращении.
В двадцати минутах хода отсюда находилась деревня. Клаус решил пройти к ней. Не видя никого на главной улице, егеря начали проверять избу за избой. В каждом доме грелась семья, и при виде солдат все ее члены становились спиной к стене и поднимали руки вверх. Клаус и Курт Рейнхардт, войдя в один дом, с удивлением увидели, что все члены семьи выстроились не у печки, но сгрудились на некоем подобии старого ковра в углу дома.
Стонала одна женщина, и Клаус, несколько заинтригованный, подошел ближе. Очевидно, происходили роды, и развязка была близка.
Пожав плечами, он собрался уходить, но внезапно обернулся и посмотрел более внимательно. В тот же момент рядом с ним оказался Рейнхардт.
— Выстрелы из деревни Воржны, — пробормотал себе под нос Клаус. — Рейнхардт, сбегай приведи ко мне двух-трех парней.
Через несколько секунд на подмогу прибыли Людвиг и Ха-Йот. Рейнхардт выгнал всех обитателей дома наружу, сорвал ковер, на котором была оставлена женщина, и, как ожидалось, они увидели крышку погреба.
— Можешь идти, Рейнхардт. Они наверняка не станут прятать в этой крысиной норе крепких парней.
В сырой темноте подполья лежали пять человек, видимо тяжело раненных. Их вытащили без особой осторожности. Последним оказался немецкий солдат. Он был связан.
Клаус быстро осмотрел его. На плече солдата виднелась загноившаяся рана, должно быть, он потерял немало крови. Партизаны, зная о том, что их преследуют немцы, избавились от этого балласта, затруднявшего их движение. Пленник, очнувшись в норе, стал кричать от страха. Русские же раненые упорно молчали.