Одинокий дракон
Шрифт:
Врывается разъяренная Лира, в доспехах, с арбалетом в руке.
– Коша, верни вертолет! Мне нужно туда!
Чем ее занять? Чем бы ее занять?
– Садись за пульт, это приказ. Сейчас не до игр. Мне надо знать, кто из церкачей где. Особенно в фургонах на заднем дворе и пристройке.
Лира секунду раздумывает, потом арбалет и железные перчатки летят в угол, она уже за пультом.
– Оставь мне двух мышей для наблюдения за магистром, остальные твои, – наблюдаю, как лихо Лира берется за дело.
Появляется Тит. Замечает Лиру и садится на свое место по аварийному расписанию.
Магистр тем временем приклеивает короткую бородку,
Магистр выходит из ворот. Несколько человек поднимаются на стену и смотрят ему вслед. У меня все готово. Не хочу, не хочу! Зачем я в это ввязался? Хоть бы лицом к лицу, а так…
Лира докладывает, что четыре человека, сопровождавших фургоны, в пристройке. Упаковывают вещи. Переключаю изображение с перекрестка на маленький экран перед собой и выключаю звук.
Магистр на перекрестке. На дорогу с четырех сторон вылетают ежики. Он останавливается, оглядывается. Тугие струи огня бьют ему в поясницу. Туда, где под одеждой спрятан патронташ с ампулами. Пылающая фигура подпрыгивает метра на два, падает на землю, извивается, сучит ногами. Огненные струи иссякают. Вторая четверка огнеметчиков занимает позицию и поливает огнем уже неподвижное тело. Последняя четверка обрабатывает землю в радиусе трех метров от тела. Там, где только что был человек, гудит огромный костер дымного пламени.
Переключаюсь на вертолеты. На трех бортах уже около полусотни огнеметчиков. На максимальной скорости и бреющем полете веду машины к задней стене монастыря. Смотрю на Лирины экраны. Все бегут к воротам. Но на заднем дворе крики не слышны. Гул вертолетов тоже слышен слабо. Сажаю машины, поток ежиков исчезает в норах под стеной. Вертолеты тут же улетают. Ежики занимают исходные позиции.
– Кто в пристройке?
– Четверо из фургонов, – отвечает Лира.
Дверь пристройки открывается, человек в белом халате прислушивается. Даю приказ. Один из ежиков разгоняется до максимальной скорости, подпрыгивает, как ядро бьет человека в живот, опрокидывает на спину. Трое других влетают в дверь, разбегаются по помещениям. Командую, и в доме раздаются четыре взрыва, слившиеся в один. Тут же в выбитые окна бьют струи жидкого огня. Обрабатываю огнем внутренние, потом наружные стены дома и землю перед ним. Дом превращается в кипящий огненный котел. Теперь – фургоны. Поливаю их огнем, взрываю нескольких ежиков под днищами. Из-под одного фургона растекается лужа жидкости, которая горит зеленым пламенем. Обрабатываю фургоны и землю вокруг, пока не кончается боезапас последнего ежика. Даю приказ отправить уцелевших ежиков на перезарядку, отхожу к стене и ложусь на пол рядом с Анной. Дезинфекция закончена. Если только бирюзовая хворь не вырвалась на свободу раньше. Осматриваю экраны. Человек двадцать стоят рядом с кругом черной, дымящейся земли. В центре – обугленная скорчившаяся
– …Которые были в них; и судим был каждый по делам своим. И смерть и ад повержены в озеро огненное. Это – смерть вторая, – бормочет Тит. – И кто не был записан в книге жизни, тот был брошен в озеро огненное…
«Это сделал я, – говорю я себе. – Я бросил их в озеро огненное. Я должен был это сделать и я это сделал». В голове ни одной мысли, в груди пусто. Лапы дрожат. С удивлением наблюдаю за собственным хвостом. Он живет своей жизнью. Судорожно извивается, сворачивается кольцами. Прижимаю его лапой.
Анна отрывает взгляд от пола.
– Отличная работа, Мастер, – говорит она тихим, бесцветным голосом. – Карантин уже объявлен, теперь здесь год никто из наших не появится. У тебя год спокойной жизни. Спасибо, что не тронул остальных.
Поднимается, медленно идет к двери, стаскивая на ходу куртку. Некоторое время тащит ее за собой, потом отпускает, уходит. Куртка остается на полу темно-красным пятном. Долго-долго смотрю на дверь. Темно-красное пятно на светлом фоне пола… Что-то это обозначает. Я должен вспомнить. Где-то такое уже было…
Вскакиваю, вышибаю корпусом дверь, бегу за ней. Предметы одежды, как маячки, указывают путь. На балкон. Она стоит обнаженная на самом краю и смотрит на солнце. Бесшумно пробегаю последние двадцать метров, цепляюсь, чтоб затормозить, лапой за косяк, разворачиваюсь, обхватываю ее хвостом за талию и оттаскиваю от края.
– Больно же, Мастер, – сдавленно стонет она. – Верно Лира говорила, ты всегда успеваешь. Я сейчас на тебя жизнь поставила, гадала, успеешь ты, или нет, прежде, чем до ста досчитаю.
На балконе холодно, поэтому прижимаю ее к себе, заворачиваю в перепонку крыла.
– Бесполезно, Мастер, – говорит она. – Не будешь же ты меня вечно караулить.
– Анна, это самый легкий, и потому неправильный выход.
– Мастер, ты совсем книжек не читаешь, – грустно улыбается она. – Во всех романах пишут: «Смыть кровью позор предательства». Темный ты, Мастер. Но все равно – спасибо.
– Какое предательство? Ты город спасла! Тебе там памятник поставят.
– К черту этот город. Хоть бы он сгорел дотла. Вместе с борделем.
– Ну хорошо, летим в Литмундский монастырь и проведем там голосование, которое магистр не дал провести. Если церкачи проголосуют за проект магистра, я сам тебя с балкона столкну, идет?
– А если нет?
– Тогда ты станешь новым магистром Литмундского монастыря. Там давно пора навести порядок.
От этих слов Анна вся напряглась. Видимо, я опять что-то не то ляпнул.
– Идет, Мастер. Я возвращаюсь в монастырь. Пусть будет, как ты сказал. – Вырывается и уходит к себе, подбирая по дороге одежду.
– Анна, постой…
Анна вернулась в монастырь. Замок сразу как-то опустел. Из вещей взяла только одежду и гитару. От коммуникатора отказалась. Связалась через ежиков со своей командой в Пиитетовой пустыни и перевезла на вертолете около 30 человек в Литмундский монастырь. Разумеется, тайком от начальства. Пиитетский совет, прочитав ее записку, пришел в бешенство. Анна же провела скоротечную предвыборную кампанию и уже вечером одержала победу на выборах, значительно потеснив двух других претендентов. Запугав одних, пообещав защиту от леди Тэрибл другим, она получила 70% голосов и была избрана магистром Литмундского монастыря на пятилетний срок.