Одинокий путник

Денисова Ольга

Из окна летней церкви доносилось пение взрослых – красивый высокий голос выводил сложную мелодию канона, и снизу его подхватывал хор, разложенный на нескольких голосов. Мальчики так петь не умели, им было положено сидеть, слушать и учиться такой же слаженности и чистоте звуков. Лешек подумал об этом машинально, между делом.

Спевки Паисий устраивал на хорах, чтобы не мешать прибирать храм и готовить его к новой службе, да и голоса сверху звучали красивей и звонче. Лешек вбежал в церковь с бокового входа, наиболее близкого к хорам, и крикнул, так

громко, что у него самого заложило уши:

– Отец Паисий! Скорей! Пожалуйста!

И только после этого подумал, что Паисий по своей наивности запросто может сказать Дамиану, кто его позвал. Но было поздно. Его крик гулко разлетелся под деревянными сводами, и хор замолк, а Паисий посмотрел вниз.

– Скорей, спаси Лытку! Дамиан хочет убить Лытку!

Вообще-то, орать в церкви было не положено, и за одно это Лешеку могли устроить изрядную выволочку. Да и обращение к иеромонаху в таком тоне несколько нарушало приличия... И Дамиана следовало назвать отцом Дамианом... Лешек растерялся, испугавшись того, что сделал, но отец Паисий быстро понял, в чем дело, и простил эту наглую выходку. Во всяком случае, ничего Лешеку не сказал, а очень быстро начал спускаться вниз, едва не спотыкаясь на крутых ступенях.

Вместе с ним к приюту направились двое здоровенных певчих, из чернецов, и это Лешеку понравилось больше всего – ведь Полкан мог и не послушаться Паисия.

Лешек не смел просить их двигаться быстрей – иеромонах и так перебирал ногами со всей возможной торопливостью, но сам успел добежать до дверей приюта и вернуться обратно, и снова побежал вперед. Он был уверен, что они опоздают!

Но Дамиан явно не ожидал, что ему кто-то может помешать, да еще и в его собственной вотчине, поэтому никуда не торопился, но и времени не тянул. И вышло все гораздо лучше, чем могло бы: появись Паисий на минуту позже – и Лытку могли и не спасти, а секундой раньше – Дамиан бы отговорился от него и выпроводил восвояси.

Из коридора приюта отлично просматривалась трапезная, в которую вела не дверь, а широкая арка, и один из певчих – помоложе и посообразительней – бегом пронесся по коридору. Лытка был привязан к лавке, и Дамиан занес над ним плеть, когда Паисий крикнул:

– Остановись, Дамиан! Ты убьешь ребенка!

Впрочем, остановили Полкана не слова иеромонаха, а твердые руки певчего. Лешек не рискнул зайти в трапезную, наблюдая за происходящим у двери в спальню, и в любую секунду был готов за этой дверью скрыться. Он думал, что воспитатели придут Дамиану на помощь, но те только отступили в сторону, не желая вмешиваться: они боялись Инспектора, но его выходку вряд ли одобряли.

Дамиан сопротивлялся и сквернословил, и, надо сказать, двоим певчим с трудом удалось его скрутить. Паисий негодовал – его подбородок дрожал от возмущения, и руки сжимались в кулаки, чего Лешек от иеромонаха не ожидал.

– Не сомневайся, после этого я добьюсь, чтобы тебя убрали из приюта! – выговорил он с тихой злобой, но Дамиан с заломленными за спину руками только рассмеялся ему в ответ.

– Развяжите

мальчика, – велел Паисий воспитателям, – я не знаю, в чем он виноват, но смертью прегрешения ребенка карать не стоит.

Воспитатели переглянулись, и не посмели ослушаться.

– Мы пойдем к авве, – сообщил иеромонах и с достоинством кивнул ухмыляющемуся Дамиану, – и он сам решит, что с тобой делать.

Лешек благоразумно спрятался за дверь, и, когда Паисий увел Дамиана, сидел тихонько в спальне, надеясь, что Лытку отпустят, и они решат, что делать дальше сообща. Но Лытку не отпустили, а заперли в учебной комнате, и Лешек снова испугался: если кто-нибудь зайдет в спальню, то сразу догадается, что Паисия позвал Лешек, и Дамиан ему этого никогда не простит. Он сел на пол за кроватями, чтобы его нельзя было увидеть от двери, но не сомневался: его обязательно начнут искать и найдут.

А потом вспомнил, что все певчие, и мальчики, и взрослые, видели и слышали, как он позвал Паисия. И кто-нибудь обязательно расскажет об этом воспитателям, а те доложат Дамиану. От этого ему стало еще страшней, почти до слез. Он думал про Лытку: ведь авва ни за что не уберет Дамиана из приюта, теперь это ясно, как божий день. И что будет, когда Полкан вернется? Что он сделает с Лыткой?

Лешек дрожал в спальне до самого обеда – службу он пропустил, потому что боялся высунуть нос в коридор.

Дамиан появился в приюте, когда мальчики обедали, и, как ни странно, был весел и доволен собой. Он зашел в трапезную, обвел глазами своих воспитанников, поманил рукой Леонтия и сказал, нарочно громко, чтобы его все слышали:

– Разузнай, кто сдал меня Паисию. Хотя, я, наверное, и сам догадаюсь...

Он снова внимательно посмотрел на ребят, и Лешеку стоило большого труда не сползти под стол – ему казалось, что Дамиан давно понял это, и теперь просто играет с ним, как кошка с мышью. Да и глаза певчих непроизвольно скосились в его сторону.

Лытку не выпустили из учебной комнаты до ужина, а после ужина все равно высекли, «взрослыми» розгами, и настолько сильно, что он не смог сам встать с лавки – Леонтий постарался угодить Дамиану. Лешек жмурил глаза и вздрагивал от каждого удара, но Лытка ни разу даже не застонал.

Двое ребят постарше помогли ему дойти до спальни и уложили на кровать, и только тут Лешек увидел, что Лытка прокусил себе губу до крови. Лешек присел около него на колени и расплакался от жалости – как бы его друг не храбрился, розги все равно ободрали кожу на спине.

– Лытка, – Лешек погладил его руку, – Лытка, тебе очень больно?

Лытка повернул голову в его сторону, слегка зажмурив один глаз.

– А чего ты ревешь? – спросил он и улыбнулся.

– Просто.

– Да ты чего, меня жалеешь, что ли? – он улыбнулся еще шире.

– Ну да...

– Не реви, все нормально! – он неловко положил руку Лешеку на голову и пошевелил его волосы, – это ерунда! Вот если бы Полкан успел меня достать, то еще неизвестно, был бы я сейчас жив или нет. А это – ерунда!