Одинокий путник
Шрифт:
Лешек тщательно притворялся, что спит. Вскоре послушники угомонились, засопели, Лытка встал на колени перед распятием (и не надоело ему сегодня молиться?), а Лешек обмирал от ужаса. Его поймают, в этом нет сомнений. Поймают и убьют. И, наверное, убивать его станут долго. Тело словно сковало морозом, руки и ноги не желали подчиняться, когда он понял, что пора идти.
– Лытка, зачем ты молишься?
– спросил он шепотом и сел на кровати.
– Мы же больше суток непрерывно молились?
– Мы пели хвалу Богу все вместе, а сейчас
– А ты куда?
– Голова болит. Я пойду погуляю немного, тут душно.
– Только недолго, ладно?
– улыбнулся Лытка.
– А то я буду за тебя волноваться.
Лешек кивнул и натянул подрясник. Тщательно завязывая онучи, он подумал, что в сапогах было бы удобней и тише, но решил не рисковать.
Пока он ждал, когда монастырь заснет, поднялся ветер, но не принес с собой тепла, как обычно. Напротив - он был ледяным, обжигающим, морозным. Лешек посмотрел на небо - его потихоньку затягивали тучи, и бежали они по небу быстро, как волны по озерной глади. Под монастырской стеной слышалось завывание, а посреди двора ветер гнал перед собой юркую поземку. Вот и хорошо. Его следы заметет, и никто их не увидит. Лешек ступил на крыльцо настоятельского дома и тут же шагнул обратно. Нет, в лаптях нечего и думать о том, чтобы пройти по деревянному полу бесшумно. Лешек снял их и оставил возле крыльца, слегка припорошив снегом.
Он не трус. Он не побоялся прыгнуть в колодец, а ведь мог умереть и знал об этом, когда нырял туда вслед за мальчиком. Почему же тогда ему не было страшно?
Потому что он не боится смерти, он боится Дамиана. Боится с детства, и страх этот не имеет ничего общего с трусостью. Лешек вдохнул: он не трус. Трус тот, кого страх останавливает, мешает действовать. А он ведь не остановится?
Глаза привыкли к темноте, когда он поднялся по лестнице и вошел в длинный коридор настоятельских келий. Он рассчитал точно: дверь Дамиана пятая от лестницы. Лешек прижал палец к стене и осторожно двинулся вперед. А если она заперта? Что тогда? Тогда он уйдет без крусталя? Или попробует ее открыть?
Пятая по счету дверь отворилась с тихим скрипом, и Лешек присел от испуга.
Архидиакон спал с оглушительным храпом. Лешек нарочно нагнулся над ним, чтобы убедиться в том, что не ошибся кельей. Нет, не ошибся, Дамиана трудно было с кем-то перепутать. И где находится крусталь, Лешек тоже понял сразу: в маленьком сундучке, около кровати. У колдуна он тоже хранился в сундучке. Лешек не дыша попробовал открыть сундучок, но тот был заперт. Ничего, колдун тоже запирал крусталь, и открыть махонький замочек труда не составляло. Лешек поковырял его ногтем и потянул крышку на себя - все очень просто. Дамиан не сомневался в своей безопасности - мимо его кельи иеромонахи боялись даже проходить, да ему и в голову не могло прийти, что кто-то посмеет его обокрасть!
Лешек взял крусталь в руки - в первый раз. Колдун никогда не давал его никому, даже подержать. Он оказался тяжелей, но меньше, чем Лешек думал. Лешек не стал закрывать сундучка. Злость заставила его скрипнуть зубами: пусть Дамиан и дальше презирает его, пусть считает
Лешек стиснул крусталь в кулаке и, не сильно таясь, вышел из кельи, прикрыв за собой дверь и едва удержавшись, чтобы ею не хлопнуть. Все. Теперь переодеться - и бежать. Бежать куда глаза глядят!
Он забыл про лапти, оставленные у крыльца, но и в онучах добрался до дома послушников без приключений. Все. Теперь нет смысла таиться от Лытки. Лешек вошел в спальню, громко протопал к своей кровати и откинул тюфяк, под которым прятал одежду.
– Лешек? Ты чего шумишь?
– Лытка оглянулся на него удивленно.
– Все, - радость кипела в нем.
– Все, Лытка. Я ухожу.
– Куда? Лешек, ты сошел с ума?
Лешек рассмеялся, и довольно громко, так что из разных углов на него зашипели сонные голоса.
– Лытка, я ухожу насовсем, - он сел на кровать и размотал онучи, оставив на ногах только теплые портянки.
– Лешек!
– Лытка вскочил с колен.
– Куда! Что ты такое говоришь!
– Посмотри, - Лешек раскрыл ладонь и показал другу крусталь.
– Они не поедут в Пельский торг после Крещенья.
Лытка опустился на кровать, от изумления раскрыв рот. Лешек спокойно натянул сапоги и потопал ногами по полу, проверяя, хорошо ли они сели.
– Лешек, - на глазах Лытки блеснули слезы, - и ты ничего мне не говорил? Ты… ты не доверял мне? Я же видел, что с тобой что-то происходит, но я и подумать не мог…
– Лытка, я боялся, что ты станешь меня отговаривать. А теперь все позади. Я ухожу.
– Погоди! Но куда же ты пойдешь? Зима, ты замерзнешь, тебя поймают, едва заметят исчезновение крусталя!
Над кроватями поднялось несколько голов, прислушиваясь к их разговору.
– Пусть попробуют! Метель начинается. Они даже не поймут, в какую сторону я ушел!
И тут Лешек впервые подумал: а в какую сторону он пойдет? Но тут же отбросил эту мысль - за воротами будет видно.
– Лешек… Я пойду с тобой.
– Нет, Лытка. Не надо. Я много лет жил в лесу, я умею прятать следы, я умею ходить неслышно, а ты? Вдвоем нас поймают быстрей, а один я как-нибудь выскользну.
– Что, бежать собрался?
– раздался голос с кровати Иллариона.
Лешек посмотрел в его сторону и криво усмехнулся: Илларион-то точно его не остановит.
– Я всегда знал, что ты нашего Бога не любишь, - прошипел Илларион в ответ на его усмешку.
– Миска, эй, Миска! Проснись! Алексий бежать собрался, а ты дрыхнешь!
В ответ на его слова проснулись все послушники, кроме Миссаила, и некоторые повскакали с постели. Лытка поднялся и неспешным шагом подошел к двери.
– Отсюда никто не выйдет до рассвета, вы поняли? Никто, кроме Лешека.
– Да? А если я сейчас начну орать?
– захохотал Илларион.
– Весь монастырь сбежится.
– А тебе я уже говорил - выгребные ямы будешь чистить. До конца дней, - Лытка угрюмо приподнял верхнюю губу.
Илларион скривился и изрядно толкнул Миссаила в бок: