Одинокий. Злой. Мой

Новикова Татьяна О.

— Значит, хочешь сделать это медленно и со вкусом чуть позже, — ответила на его вопрос.

Каждый вдох давался с трудом. На грудь словно железные обручи надели. Теперь лаборатория в подвале Виктора казалась не просто сверхвыгодным предложением, а чем-то вроде обетованного рая, до которого я так и не смогла добраться.

— А ты хорошо меня знаешь, детка-конфетка, — Нику погрозил мне пальцем и снова рассмеялся, но ненадолго. Смех резко оборвался, и он вновь стал серьезным. — Но вообще-то нет. Не это.

Платон сжал мою ладонь

своей, и дышать стало чуть легче. И я была благодарна ему уже за это.

— Ты хочешь предложить какую-то сделку? — холодно осведомился Платон. Он был очень напряжен. Я видела, как вспыхивают и гаснут огни в его глазах. Видимо, пытался снова заглянуть в будущее, и то, что он там видел — ему отнюдь не нравилось.

— Ну типа того, — пожал плечами Нику, забравшись на диван прямо с ногами. — Сам подумай, какие у тебя варианты. Сбежавший из тюрьмы по новым законам подлежит немедленному уничтожению на месте.

— Прошу прощения, что перебиваю… — заискивающим тоном уточнил Виктор, — но… по новым законам?

— Да они, если честно, для меня все новые, — отмахнулся Нику, — принимают и принимают. Никак успокоиться не могут. С братьями, конечно, постабильнее было. Там как в пятисотом году уложение приняли, и…

Я заметила, как бес принюхивается, но вместе со мной это же заметил и вампир.

— Так, это я отвлекся. — Нику хитро посмотрел на беса и погрозил пальцем уже ему. — А ты хорош.

Виктор послал ему виноватую улыбку.

— В общем. Выбор у тебя не большой. — Он вытащил из кармана голубой кристалл. — Знаешь, что будет, если я его активирую?

Платон медленно кивнул.

— Или… — торжественно протянул Нику, — ты добровольно присоединяешься к моему цирку. Становишься моей собственностью. А чтобы подсластить пилюлю, за твое добровольное согласие я отпущу ее.

Он прижал ладони к груди, будто бы был на сцене и готов был раскланяться под всеобщие аплодисменты.

Но никто ему не хлопал.

— Так, я не понял, а где слезы радости, счастья, умиления? Можете уже начинать валяться у меня в ногах и благодарить за щедрость, — резко потребовал он. Но затем снова расхохотался. — Ладно, расслабьтесь, я шучу.

— Платон, не делай этого, — взмолилась я, поворачиваясь к мужчине. — Пожалуйста, не соглашайся.

— Тик-так, мои дорогие, тик-так, — пропел Нику и полез в карман фиолетового пиджака. — Так, где-то тут у меня с собой договор. Решайте быстрее, я еще надеюсь успеть сегодня на финальную репетицию перед завтрашним концертом. Кто-то в любом случае пойдет сегодня со мной.

— И что же? Тюрьма мне больше грозить не будет?

Нику довольно, почти по-мальчишески заулыбался, правда, глаза его при этом оставались всё такими же холодными. Я как никто знала, что за его улыбками могут скрываться любые эмоции, но точно не искренняя радость.

— У нас с арбитрами договоренность. Мои вещи они не трогают.

— Значит, Марьяна будет свободна? — уточнил

он так, словно его нисколько не покоробило определение, данное Альбеску. — Официально? Навсегда? Ты не вернешься за ней через неделю?

— Я переоформлю её договор на тебя — законом это не возбраняется. В таком случае наша с ней сделка будет аннулирована, и твоя малышка сможет пойти на все четыре стороны.

Платон, кажется, даже не колебался. Во взгляде не было ни сомнения, ни страха. На меня он при этом не смотрел, хотя я бросала на него взгляды, полные немой мольбы. Повлиять на его решение я никак не могла, но не нужно жертвовать собой ради моей шкуры! Она того не стоит!

Виктор никак не реагировал, лишь жадно впитывал в себя всю эту сцену. Оно и понятно — он лишних проблем как раз не хочет.

— Мне нужны сутки, чтобы попрощаться и закончить дела, — сказал Платон твердо под мой вздох ужаса.

— Я дам тебе пять минут, — Нику лениво зевнул. — О! Хотите, обвенчаем вас напоследок? Лет триста назад я некоторое время гостил в католическом монастыре, даже имею соответствующий сан. А что, соглашайтесь. Будете соединены душами, хоть не на земле, так на небесах. — Он картинно смахнул слезинку со щеки.

Уж не знаю, обманывал он или говорил правду — но не удивилась бы, узнай, что Альбеску действительно от скуки успел побывать даже священником.

Платон на его насмешливое предложение никак не отреагировал, только шагнул ко мне и крепко обнял. И хоть я понимала, что передо мной чужое незнакомое тело, но вжалась в него со всей силой. Вцепилась онемевшими пальцами, пытаясь, наверное, защитить собой, спаяться с ним намертво, только бы не отпускать. Никогда. Ни при каких обстоятельствах.

— Не надо… — взмолилась ещё раз, чувствуя, как глаза наполняются слезами. — Пожалуйста, одумайся…

— Не плачь, — он нежно коснулся моего лица. — Всё будет хорошо. Да и, к тому же, однажды ты спасла жизнь мне, настала моя очередь платить по счетам. Теперь мы квиты.

— Не надо, — повторяла как будто в тумане. — Платон, ты не понимаешь, на что соглашаешься.

— Послушай, Мари. Мне всё равно не будет покоя в теле отца. Меня убьют либо арбитры, либо собственные братья. Так хоть какая-то защита. Лучше уйти к Альбеску, чем существовать в вечных просчетах собственной гибели.

— Это не жизнь…

— Но и не смерть. Дар молчит, значит, рядом с Нику мне не грозит умереть. Понимаешь?

Моё сердце ныло, разрывалось от почти физической боли. Все застарелые раны и залеченные шрамы воспламенились, стоило вспомнить «жизнь» у Альбеску. Я не желала подобной участи никому и уж точно — не тому мужчине, которого успела впустить в свое сердце.

Я была готова пожертвовать собой ради него. Точнее — отдать Нику заслуженное. Ведь моё согласие на сделку добровольное, я сама продала себе Альбеску — и не имею никакого права менять свою никчемную жизнь на жизнь Платона.