Одиссея барона Урхо
Шрифт:
— То самое. Может, расстрелять их?
— Вы же знаете, Сергей, что это запрещено. — Ксенолог покачал головой и обратился к барону: — Смотрите внимательно, мой друг.
Тонен прильнул к экранам. Какие-то животные, отдаленно похожие на быков, тянули повозки. Сами повозки имели странную форму. Они были округлые, с решетчатыми стенами, и Тонен долго думал, что они ему напоминают. Потом вспомнил — в какой-то год он во время плавания увидел с борта своего корабля на берегу соседнего острова скелет выброшенного штормом кита. Птицы ободрали с него все, что можно было съесть, гниение довершило дело. Кости были ярко-белые и сверкали на жарком летнем солнце,
— Что это? — Его взор искал ответ на лицах спутников. Никто не отвечал, и он был вынужден повторить свой вопрос.
— Это настолько противоречит всем законам здравого смысла, — нехотя выдавил из себя Ролан, — что вызывает жуткое желание просто не верить и не замечать этого. Вы видели, как родители везут на продажу своих детей.
— В рабство? — Тонен удивленно поднял бровь. — Ну, это, конечно, страшно и дико, но…
— Кто-то говорил о рабстве? — донесся спереди голос Сергея. — Нет, любезный барон, они торгуют мясом.
Страшное подозрение наконец закралось в голову Тонена. Сергей тем временем продолжал:
— Вы заметили, что во всех деревнях половина детей нормальные, а половина — жутко толстые? — Сергей не стал дожидаться ответа. — Местные жители вывозят своих детей на продажу. За каждого сданного клешнеруким ребенка они получают большие, по своим меркам, деньги. Знаете, как происходит этот процесс? Первый ребенок, наследник, остается, естественно, в семье. Потом рождается второй. Его ограничивают в движениях и кормят самой жирной пищей. По вечерам его запирают в какой-нибудь комнате, а вся семья сидит за столом и обсуждает, как они потратят деньги с его продажи. Старшему братику обещают игрушки, если он будет подкармливать младшенького как следует, пока родителей нет дома. Третий ребенок тоже остается в семье, четвертый — снова на продажу. Наши экспедиции видели семьи, в которых было пятеро живых детей…
Сергей выговорился, и в танке воцарилось молчание. Барон был шокирован.
— Но есть же скот. — Его разум пытался найти что-нибудь несуразное в этой цепочке, чтобы опровергнуть ее. Слишком невероятной была правда. — Человек растет пятнадцать лет до того веса, который свинья или бык наберут за год.
— Этого мы тоже не могли очень долго понять, — признался Ролан. — Узнали, только когда установили записывающие устройства под кожу одной из будущих жертв. Это было еще одним шоком. Их не совсем едят. Их биомасса используется для формирования той или иной твари, а нервная система используется почти без изменений. Вы понимаете?
Тонен, естественно, не понимал. На Мааре биология все еще была уделом избранных, которых феодалы, подобные ему, воспринимали как безобидных чудаков.
— В общем, барон, — Сергей попытался помочь ему, — они едят все, кроме мозга, а мозг вставляют в голову твари. Поэтому они
Танк въезжал в следующую деревню. Она снова встретила их тупыми лицами, из которых сразу же выделялись жирнощекие головы будущих клешнеруких. Тонена охватило чувство полной ирреальности происходящего.
— И вы не пытаетесь спасти этих людей?
— Как, Тонен? — жестко спросил Ролан. — Если торговля детьми у них уже в крови. Как их спасать? Залезать всем в головы и вправлять мозги?
— Но ведь нельзя оставить их вот так! — закричал Тонен. — Они питаются себе подобными и счастливы этим! Это же противно природе! Почему вы, почти боги для них, не вернете им человеческий облик!
Все молчали, отводя от него глаза.
— Тонен, нас всех мучают подобные мысли, — нарушил тяжелое молчание Ролан. — Была масса проектов, как мы можем помочь этой планете. Все они упираются в одно. Как вы думаете, они хотят, чтобы им помогали? Они будут счастливы, если мы придем и запретим продавать их детей? Если им придется зарабатывать, не откармливая сыновей и дочерей до третьего подбородка, а работая на полях и заводах?
Тонен вскочил, забыв, где он находится. Раздался глухой стук, и он схватился за затылок.
— Черт! — выругался он, но не остыл, а завелся еще больше. — Но ведь когда-нибудь они станут нормальным народом. Теми, кто будет любить своих детей. И они оглянутся назад, на свое прошлое, и проклянут вас, у которых были силы им помочь и которые прикрыли свое бездействие пустыми фразами.
— Ответственность перед историей, — пробормотал пассажир, сидящий в самом конце танка. — Бали Зюзель на последней конференции говорил почти то же самое…
Тонен встрепенулся, услышав знакомое имя.
— На самом деле, Тонен, мы не бездействуем, — вновь вступил в диалог Ролан. Он чувствовал необходимость оправдать Ледяную, и доводы для этого у него были. — Великие дела никогда не делаются без подготовки. Если сейчас мы бросимся спасать эту планету, не поняв ситуацию до конца, мы просто потерпим поражение. Ничего не изменится. Лет десять мы будем пытаться изменить психологию этого народа, но потом наших ресурсов не хватит, мы будем вынуждены уйти, и все вернется на круги своя.
Все печально молчали. Тонену было несколько неудобно за свою несдержанность, но в то же время он понимал, что был абсолютно прав. Понимали это и его спутники.
— Не грустите, Тонен, — усмехнулся вдруг Ролан. — История доказывает, что, когда здравый смысл борется с моралью, человечество всегда действует против того, что диктует ему разум. Если рассматривать ситуацию объективно, то вмешиваться в дела на этой планете и бессмысленно, и опасно. Но человек всегда был субъективным существом, иначе он не стал бы стремиться к звездам.
— Зюзель тогда же озвучил еще один аргумент, — негромко поддержал его тот же голос сзади, — который довольно сильно ударил по сторонникам невмешательства. Выбор, который сейчас сделает Ледяная, окажет сильнейшее влияние на всю ее дальнейшую историю. Если мы выберем моральное предательство, как Зюзель назвал невмешательство, мы закрепим в менталитете своей нации некоторые черты… — Человек задумался, и все внимательно ждали его слов. Танк тем временем плавно снизил скорость и остановился, но никто этого не заметил. — В общем, расплачиваться за нашу нерешительность сегодня будут завтрашние поколения. Расплачиваться тем, что для них нерешительность, отступление в трудной ситуации станет естественным путем решения проблем. Мы закрепим в своем менталитете трусость и страх перед сложностями.