Одиссея Хамида Сарымсакова
Шрифт:
... Вытащили из горящего бомбардировщика комэска, других членов экипажа... Но тщетно. На другой день мы хоронили любимого командира. Испытанные в боях ветераны не скрывали слез. А природа словно бы не верила в гибель героя, — солнышко, небо синее, ясное...
Лапшенкова не стало. Но остались его боевые, геройские дела, остались лапшенковцы, яростно мстившие врагу за гибель любимого командира. И я мстил. Каждый вылет — это за Лапшенкова, за его друзей, отдавших жизнь за нашу Родину.
ПОСЛЕДНИЙ ДИАЛОГ И КОММЕНТАРИЙ ПОВЕСТВОВАТЕЛЯ
Юный
— Вот и все, повествователь. Теперь ваш черед. Меня же прошу уволить в бессрочный отпуск.
— В чем дело, Хамид?
— О детских, школьных годах своих рассказал, о товарищах моих. А о себе не могу.
— Скромность?
— Как говорится, воспитание не позволяет. Да и вас хочется избавить от лишних хлопот.
— Не понял.
— Да вы вот видите и вызываете из небытия образ двадцатитрехлетнего лейтенанта. Изрядная нервная нагрузка, не правда ли? А нервные клетки, как известно, не восстанавливаются. Так что займитесь, прошу вас, своим прямым делом. Документов у вас с избытком, свидетельских показаний тоже. А если что, заминка какая, то и я, в конце концов, могу помочь.
Штурман надел фасонистую фуражку с «крабом», козырнул по-флотски, с шиком, чуточку дрогнув пальцами у козырька, — и вдруг стал размываться, растворяться.
— До свидания! — услышал я его юношеский тенорок.
И вновь я один в кабинете. Наедине с документами, письмами, фотографиями.
Комментарий
Он прав, читатели, прав лейтенант Сарымсаков. Человек исключительной скромности, он просто взял и уклонился от рассказа о своих боевых делах. Каждодневную «игру» со смертью, которую вели летчики-пикировщики, Хамид не случайно характеризовал ёмко и лаконично — работа.
И не для одного Хамида Сарымсакова воздушная война была работой. Летчики-истребители, вылетая на боевое задание, сообщали на станцию наведения: «Я «Тигр» («Дракон» и т. д.) вышел на работу. Сообщите обстановку». Бомбардировщики и штурмовики, выполнив задание и прорвавшись к цели сквозь огненную метель, подводили итог буднично: «Поработали нормально».
Да и для всех наших воинов, самых различных родов войск, война, особенно когда она вошла в «нормальную» колею, тоже стала работой. Надобно очистить священную нашу землю, порабощенную Европу от фашистской нечисти, для этого надо работать — работать не жалея сил, крови своей, а если понадобится, — то и самой жизни!
И сейчас, продолжая рассказ о работе Хамида Сарымсакова и его боевых товарищей, я прежде всего хочу оговорить право писать об их бессмертных подвигах без особых красивостей. Строгая жизнь героев, героическая гибель многих из них требуют и строгого повествования.
С этим и продолжу сказание о необыкновенной одиссее лейтенанта Хамида Сарымсакова.
ГЛАВА VI. В ТЯЖЕЛОМ СОРОК ВТОРОМ
В сохранившемся документе -«Личная летная книжка» X. Г. Сарымсакова — в графе «Краткое содержание задания» есть три одинаковых записи: «Охрана транспортов союзников в Белом море».
Это когда Хамид с пилотом
Сам Хамид сказал об этих полетах вскользь, мол, полетали. Отгоняли немецких воздушных пиратов. И все.
Однако на деле все было не так просто. Полеты над морем сами по себе, даже если они не заканчиваются воздушным боем, — штука чрезвычайно сложная и опасная, требующая от штурмана высоких навигационных знаний, а главное навыка.
В подтверждение сказанному сошлюсь на знаменитого аса, трижды Героя Советского Союза Маршала авиации А. И. Покрышкина. Он задумал перехватывать транспортные Ю-52, летящие из Крыма в Румынию и Болгарию. И вот что пишет замечательный летчик-истребитель:
«Я приучил себя к морю еще будучи на Кубани. Впрочем, сказать «приучил» — это слишком категорично. Каждый раз, когда я смотрел за борт и видел темное штормовое море, то в течение каких-то секунд даже переставал воспринимать гул мотора — так поглощала меня бушующая стихия воды. Лишь усилием воли я избавлялся от этого ощущения, возвращаясь в привычный мирок своей кабины, к стрелкам приборов.
Но и тогда мне вначале казалось, что и мотор гудит не так, как раньше, и стрелки угрожающе сдвигаются к критическим пределам...» [8]
8
А. И. Покрышкин. Небо войны. Воаниздат. Москва. Стр. 306
Комментарии, как говорится, излишни. Остается добавить, что умудренному лётным опытом асу запретили летать над теплым Черным морем. А в Баренцевом море, да и в Белом тоже, даже летом вода ледяная. Забегая вперед, скажу, что экипажи сбитых самолетов погибали в ледяной купели через полчаса от переохлаждения.
Вот что такое — полеты над морем, неподалеку от паковых льдов Ледовитого океана. Каждый вылет — это подвиг.
... Наконец кончилось барражирование над горлом Белого моря. Все уцелевшие транспорты (разгром конвоя PQ-17 произошел за пределами действия нашего военно-морского флота и военно-воздушных сил) благополучно достигли Архангельска.
Звено 1-й эскадрильи перелетело на аэродром В. Здесь, не в пример прежнему «кочкодрому», все было поставлено на «широкую ногу»: добротные капониры для самолетов, две взлетно-посадочных полосы, образующие собой нечто вроде гигантского бумеранга, хорошо оборудованные службы. И жить теперь пришлось не в ящиках, а в добротных землянках. Представьте себе железнодорожный купейный вагон (только значительно больше), врытый в землю, купе, которые, конечно же, назывались по-морскому — каюты.
Четвертым постояльцем в каюте Кобзаря — Сарымсакова — Зайцева оказался молоденький стрелок-радист. На расспросы новичков отвечал скупо: жить можно, только вот завелись у фашистов сволочные истребители-«охотники». Летают парами. Караулят в облаках. Бьют исподтишка. И бомбят «юнкерсы» аэродром два-три раза в сутки. У немцев значительное превосходство в воздухе, да и жирный боров прислал на Крайний Север отчаянных головорезов.