Одиссея Хамида Сарымсакова
Шрифт:
— Боров? — не понял Хамид.
— Ну, да, Геринг, фатер люфтвафевский. Пахан ихний. Но вообще-то жить можно, — паренек снял с гвоздя шлемофон. — Однако мне пора. Очередной вылет на разведку аэродрома Луостари, будь он неладен. До скорого!..
Увы! Встретиться с молоденьким стрелком-радистом больше не довелось. Самолет-разведчик бесследно исчез. Судьба экипажей самолетов, вылетающих на разведку, во многом схожа с судьбой подводников. Их исчезновение, как правило, окутано мрачным флером таинственности. Одно дело погибнуть на глазах товарищей. Тут все ясно. Сбили. Самолет упал на сопку и взорвался, рухнул в море... А разведчик?.. Редко когда стрелок-радист успеет передать: «Нас атакуют «мессера»!» Или: «Подбили
После обеда экипаж вызвали в штаб полка на инструктаж. И тут как раз завыли сирены, захлопали зенитки на подступах к аэродрому. В бледное небо с ходящим по нему незакатным солнцем взлетели две пары истребителей сафоновского полка. Завязался воздушный бой. Все же одному «юнкерсу» удалось прорваться к аэродрому, он сыпанул бомбами и с ревом развернулся на запад. И вся воздушная карусель тоже потянулась на закат.
Капитан Кобзарь, человек веселый, любитель «по-спиваты» и разных веселых баек, произнес, глядя в небеса и почесывая затылок:
— Веселый аэродромчик, хлопцы.
— Оно и понятно, товарищ командир, — кивнул Хамид. — Я на карте прикинул. До Луостари по прямой всего сто восемь километров. Фронт проходит как раз на середине пути. Не успеешь чихнуть, а они уже здесь.
— Это верно, штурманок. Но и нам до них столько же. Так что, как говорится, бабушка надвое сказала.
В штабе Хамид слушал инструктаж, советы бывалых североморцев, а перед мысленным взором его — образ молоденького стрелка-радиста, сгинувшего в неизвестности, в ушах — его мальчишеский, с «петухами», голос: «Жить можно». Жить!.. Вспомнилась первая потеря на Волховском фронте. Женька Кожевников. Тоже совсем еще мальчик. Пушок на верхней губе. Сластена. А сердце львиное. Финские истребители изрешетили его машину, и сам он наверняка был ранен. А все тянул и тянул... Не дотянул до своих, и бомбардировщик рухнул в лес, и остался от самолета и экипажа с грохотом вознесшийся к небесам дымный гриб...
Сутки экипажу Кобзаря все же дали для «притирки». А двадцать пятого — боевой приказ: вылет в двенадцать ноль-ноль. Бомбоудар по транспортам противника в районе острова Варде.
Если лететь по прямой, то это около двухсот километров. Но по прямой нельзя — сопки кишат зенитками, вражеские истребители шныряют. За милую душу собьют. Поэтому надо лететь в море на норд-вест-вест и в километрах восьми-десяти, на траверзе Варде, повернуть влево на четыре румба, — нанести неожиданный, разящий удар.
В воздух поднялись звеном. Лётные условия приличные: солнышко, но есть и облака, куда можно спрятаться от истребителей. Все казалось бы шло хорошо. Однако северная погода сразу же показала свой коварный нрав. Солнце исчезло куда-то. Наплыли грозовые тучи, и поползла с небес аж до самой земли непроглядная муть, пронизанная дождем. В шлемофоне раздалась команда: «Возвращаться домой. При посадке быть предельно внимательным».
И это просто чудо, как Кобзарь и другие летчики сумели приземлить «пешечки» в тьме кромешной. Настроение, конечно, аховое — первый полет в Заполярье, и неудача.
Комэск Лапшенков подбадривал.
— Не вешать носов, соколики. Первый блин — комом. Законно. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Из-за непогоды боевые полеты отменяются. А я вас в учебные буду выпускать. Завтра к нам бывалые североморцы приедут. Они подучат вас нормально работать в условиях Заполярья. Будете учиться бомбить и с горизонта, и с пикирования.
До конца июля «мура» заволакивала небо. Но учебные полеты шли точно по расписанию. Инструктора — пилоты и штурмана — объясняли как лучше всего атаковать вражеские корабли, как по оставляемому за их кормой следу — буруну — определять скорость судов. Атаковать следует, как правило, с кормовых углов — часть корабельных зениток и пулеметов не может вести
Много полезного узнали лапшенковцы у бывалых летчиков-полярников.
В начале августа развернулась напряженная боевая работа. Запомнился Хамиду первый налет на вражеский конвой в районе острова Варде и базы Макур. Вылетели эскадрильей во главе с Лапшенковым. Сперва, как положено, ушли в море, к северо-западу, а затем четыре румба влево, чуть подвернули — как снег на голову обрушились на конвой противника. Сыпанули бомбы — только дым столбом. Когда фашисты опомнились и открыли зенитный огонь, а затем вызвали истребителей, эскадрилья уже легла на обратный курс. Проскочила мимо Сюльте-фьорда, Перс-фьорда... Вот и мрачный остров Варде с портом. К нему притулились островки Реней и Хорней. Богом забытые острова. Голые, скалистые. Берегов нет — мрачные скалы обрываются прямо в море. И тут вдали показались вражеские истребители.
Лапшенков скомандовал:
— Всем! В море! В море-окиян уходим, в сторону Северного полюса.
Насчет полюса он, конечно, шутки ради сказал. Для поднятия духа. Но в том направлении летели. Однако «мессеры» не отставали. У них было преимущество в высоте, и за счет снижения они нас догоняли. Над свинцовыми водами Баренцева моря разыгрался воздушный бой. Хамидовский пулемет, охраняющий верхнюю полусферу, пока молчит — нету там «мессеров».
Зато стрелок-радист, наверно, семью потами изошел, перекидывая второй свой пулемет, ШКАС, из левого бокового блистера в правый. Отбивает атаки фашистов с правого и левого борта.
Наконец и Хамиду подвернулся «мессерок». Он выскочил из ближнего облачка, и на крыльях его замигали вспышки, красноватые, прерывистые, с дымком, шнуры потянулись к пилотской кабине. Хамид не испытал испуга. Ярость застила глаза. Поэтому и не испугался, хотя ясно слышал, как вздрогнула «пешечка» от удара. Быстро развернул свой ШКАС, поймал в прицел желтый кок вражеского истребителя и с удивлением увидел, как его пулеметная сверкающая трасса прошила правое крыло воздушного пирата. Почему он не падает?.. Почему?.. Да потому, что у тебя не «Березин», с пулями калибра 12,7, не двадцатимиллиметровая скорострельная пушка ШВАК, а всего лишь ШКАС — очень скорострельный пулемет, его очередями можно железо резать, как автогеном. Но пульки у него винтовочные. А немцы хорошо бронированны, в бензобаки они подкачивают углекислоту, да и баки у них самозатягивающиеся, винтовочной пулей их не возьмешь... Эх, был бы хотя бы «Березин»!..
Голос в шлемофоне Лапшенкова:
— Влево не виражить. Уходить из-под атак правым виражом. Да и нам домой ближе!..
Настырный «мессер» стал отставать. А затем и вовсе повернул назад. Не хотелось ему на Северный полюс. Кобзарь ликовал.
— Шо, фриц, до хаты подався, жабину цыцку сосать?!
Над Вайда-Губой эскадрилью встретили истребители 255-го полка — четверка во главе с Павлом Паниным. Прикрыли надежно [9] .
Вылез Хамид из машины, ноги подкашиваются от усталости. А чего, собственно, устал? Сидел себе на откидном сиденье-«блинчике», за курсом следил. Хотя какой там курс? По комэску ориентировались пилоты. Ну... еще в бомбовый прицел смотрел... Пострелял немного. А усталость такая — будто сутки канары с хлопком таскал!
9
Майор Павел Алексеевич панин, командир 255-го истребительного полка. 114 боевых вылетов. 26 воздушных боев. Сбил лично 13 самолетов. Погиб смертью героя 26 августа 1943 года. Звание Героя Советского Союза присвоено П.А.панину посмертно. (Прим. авт.)