Одиссея Северцева
Шрифт:
Однако вопреки ожиданиям узкий в самом начале проход вскоре стал расширяться, и они смогли выпрямиться. Оглянулись на смутно видимое пятно входа.
– Чисто, – сказал Дмитрий с удивлением. – Пыли нет.
Звуки голоса задребезжали эхом.
– Значит, проходом пользовались. Странно, что здесь нет поста охраны.
– Железом пахнет… и старой радиацией.
– Ты чуешь радиацию?
– Каждый человек чует, только не понимает. Меня научили различать ощущения.
– Сундаков?
– Не только. – Дмитрий огляделся, хмыкнул. – Волнуюсь я почему-то. Не зря
– Я тоже так думаю. Теперь я пойду первым, прикрой спину.
Северцев, уже полностью адаптировавшийся к темноте, направился в глубину хода, ведущего в недра пирамиды. Мысль, что пирамида стоит здесь тысячи, а то и десятки тысяч лет, заставляла нервничать и будила воображение.
Ход превратился в широкий тоннель, уходящий, казалось, в бесконечность.
– Мы идем уже минут десять, – приглушенно заговорил Дмитрий. – Метров шестьсот прошли, давно должны были быть в центре пирамиды.
– Есть другие варианты?
Храбров промолчал.
Прошли еще около ста метров, еще сто и еще. Остановились, озадаченные необычным эффектом, прислушиваясь к гулкой тишине подземелья, ощущая ледяной холод стен.
– Вот свинство! Как ты себе это объясняешь? По моим ощущениям, мы уже должны были пересечь всю гору и выйти с другой стороны.
– Значит, работают какие-то пространственные эффекты. Вспомни свое прибытие: ты пропал три месяца назад, а для тебя прошло всего несколько дней.
– Неделя.
– Это не простая пирамида. Непонятно, почему Вексельман назвал ее Маяком, но ее назначение необычно. Никого внутри ее не хоронили. И вообще мне кажется, что тоннель нам только кажется.
Дмитрий фыркнул.
– Кажется, не кажется, ниточка завяжется. Но ощущения у меня почти такие же. Идем дальше?
Северцев зашагал вперед.
Продвинулись еще на двести метров.
Ход по-прежнему тянулся вдаль, прямой и широкий, как тоннель метро, и не собирался заканчиваться.
Северцев остановился.
– Чего-то мы не понимаем.
– Эмоции.
– Что?
– Мы воспринимаем этот коридор эмоционально, как обычный штрек или пещеру. А он заканчивается в центре горы. Должен заканчиваться! Значит, надо настроиться на конец.
Теперь фыркнул Северцев:
– Это ты хорошо сказал – про конец.
– Я имел в виду…
– Я понял. Давай на самом деле представим, что мы дошли.
– До чего?
– До кондиции. То есть до центра Маяка. Или что оно там собой представляет на самом деле.
– И что будет?
– Не знаю.
– Конкретное предложение.
– У тебя есть другое?
– Нет.
– А если ничего не получится?
Северцев подавил вспыхнувшее раздражение.
– Вернемся.
– Хорошо, давай попробуем. Каким ты видишь этот… центр?
– Договариваться не будем, пусть работает фантазия. Правильно представим – сработает.
Дмитрий поскреб макушку.
– Слишком все просто.
– Что – все?
– Слишком просто мы сюда проникли. Слишком легко охрана сдала нам эту штуковину. Слишком просто она обустроена. И так далее, и тому подобное.
– Предлагаешь не ставить эксперименты?
– Нет, возвращаться, не закончив дело, не в моем характере. К тому же я теперь не уверен, сможем ли мы вернуться. Давай испытаем твою идею.
Они замолчали, пытаясь нащупать «то, не знаю что», и настроиться на «выход в иное измерение».
У Северцева появилось ощущение, что он участвует в какой-то игре, что все делается понарошку, и стоит только крепко зажмуриться и открыть глаза – он окажется дома, у стола или на диване. Он даже улыбнулся сам себе, понимая, что никакой игры нет и все, что происходит, происходит в реальности. И все же, как говорил учитель? На самом деле в мире не семь чудес света, а гораздо больше. Просто мы привыкли к ним и порой даже не замечаем. Ну разве не чудо первое советское средство после бритья – газета? Или резинка для трусов? Или горячий пирожок с повидлом? Никогда не угадаешь, с какой стороны повидло вылезет. И бесплатная медицина – чудо. Граненый стакан в автомате с газировкой – тоже чудо. И знаете почему? Потому что их тогда не крали!
Северцев снова улыбнулся.
Пусть учитель рассуждал с сарказмом, и нынче пришли иные чудеса, главное в них – вера в сами чудеса. Неослабевающая с годами. Почему бы не поверить, что откроется дверь в пещеру с сокровищами? Сим-сим, откройся!
Он представил, что в воздухе проступает сияние, формируется в прямоугольник, дверь открывается…
Шумно выдохнул Дмитрий.
По тоннелю действительно разлилось сияние, выжигая мрак и стирая грубые полосы стен тоннеля, пола и потолка. Задрожав как мыльная пленка, стены исчезли.
Путешественники оказались в конусовидном зале со столбчатыми, образующими готический рисунок стенами. Там, где стены сходились, над центром зала, в его потолке была трехметровая дыра, переходящая в колодец. Зал был абсолютно пуст, но воздух в нем, светящийся как бы сам по себе, ощутимо вздрагивал и метался. В центре зала то и дело возникали призрачные жилы и струи, соединяющиеся на миг в световые объемы и фигуры немыслимой красоты, которые тут же рассасывались, исчезали.
– Мама родная! – произнес Дмитрий, озираясь. – Я уже где-то видел нечто подобное.
Северцев смолчал. Он ждал какой-то реакции необычного сооружения, но она – реакция – превзошла все его ожидания.
Захлопали крылья.
Оба подняли головы.
Из дыры в потолке спустилась огромная черно-белая птица, сделала круг над ними.
– Орлан! – тем же севшим голосом произнес Дмитрий. – И его я видел.
Птица проклекотала фразу на своем птичьем языке, словно поздоровалась, и села на нечто невидимое в центре зала, по-прежнему текучее и эфемерное.
Внезапно с тихим шелестом в стенах зала раскрылись дверцы, из них вышли какие-то люди, одетые по-разному, бородатые и бритые, с усами и без, но все массивные, широкоплечие и сильные. Они двинулись к попятившимся, вставшим спиной к спине путешественникам, держа в руках оружие – тоже разное, от лука со стрелами и копья до современных автоматов и каких-то сложных, изящных и хищных одновременно изделий.