Одна из двух

Х.Волкова Тори

– Кому пришла идея избавиться от Ренцы? – спросил я, понимая, что пленница впадает в транс и сейчас сможет ответить на все вопросы.

– Мне, тайэн, – пробормотала женщина. Глаза ее начали закатываться, дыхание становилось поверхностным и более ровным. – Мне не нравилось, как ты обращаешься с Ниньей.

– Кто послал записку моей жене?

– Я, больше некому, – тихо проговорила Актвана. – Я написала записку, отправила ее Ренце.

– Лиур откуда взялся?

– Они давно живут под Заарх-анне. Нурн открыл потайные заслонки, и несколько лиуров вползли в синюю спальню.

Я замолчал. Перехватило дыхание. Несколько тварей раздирали на части мою спящую жену. На долю секунды я

ослабил силу, сдерживающую Актвану на месте. Она дернулась, сделала шаг к окну, пытаясь выпрыгнуть, дабы избежать пыток и мучительной смерти. Джурс и Аджиус устремились за ней, но не успели.

Затрещали перекрытия, и огромная голова лиура, пробив мозаичный пол, устремилась к потолку, сшибая лбом кованые люстры. Актвана закричала от ужаса. Разъяренная тварь повернулась на звук, ухватила зубами башню на голове Актваны, рывком потянув на себя.

Нам хватило нескольких минут, чтобы ретироваться, пока лиур раздирал свою жертву. Мы успели скатиться по лестнице вниз и дали коням возможность взлететь повыше. Я видел, как из окон на разных уровнях показались головы лиуров. Не сосчитать! Сколько же их в Заархаанне.

– Открыть огонь! – скомандовал я, понимая, что любимый замок моей матери придется сжечь.

На лету мне удалось с помощью нужных заклятий создать огненный шар, исконное оружие княжеского дома Кхратто-аннов, когда в воздухе собираешь заряды и воспламеняешь их. Прицелившись, словно на охоте, я швырнул наполненную огнем сферу прямо за голову лиура. Красный зал вспыхнул, за ним загорелись остальные помещения. Прошли считанные минуты, а Заархааане уже пылал как факел. И на всю степь виднелось красное марево. Я не чувствовал победы, прекрасно понимая, что где-то еще есть лиуры, а мне не удалось окончательно избавить страну от них. Эти живучие твари наверняка выползут в самом неожиданном месте, но я просто обязан извести всю эту нечисть. В память о Ренце и о матери.

Заседание суда закончилось. Я вышел в широкую галерею вдохнуть немного свежего воздуха, посмотреть на город, раскинувшийся внизу, дабы хоть на короткое время изгнать из мыслей лиуров. Мне захотелось обнять Лейю, свою младшую дочку, потрепать по плечам сыновей, просто посидеть на берегу океана, поболтать с дедом и бабкой. А потом, когда все уснут, тихо сидеть в комнате Ренцы, перебирая струны на ее старой лютне, провожая ночь, встречая рассвет. Я велел найти старшего сына. Оказалось, и он в Кхрато-анне. Вся моя семья находилась в летней резиденции, поэтому мне ничего не оставалось, как вскочить на коня и полететь к ним.

Дорога не заняла много времени. Я спешился во дворе и, удивившись, что меня никто не встречает, поднял по золоченой лестнице в княжеские покои. Издалека услышал смех Лейи. Я забыл, когда моя дочь смеялась. Потом до меня донеслось пение. Это пел мой дед. Его голос я не мог спутать ни с каким другим, хотя много лет назад слышал, как он поет. Раздался дружный смех, потом кто-то заиграл на музыкальном инструменте. Пение деда сменилось мелодичной песней, которую выводил нежный женский голос. Кто это пел, я не знал. Да и не хотелось. Негласно, после смерти Ренцы мы жили в полутрауре. Кому пришло в голову веселиться, и по какому поводу? Я постарался бесшумно подойти к комнате, примыкающей к галерее, откуда неслась вся эта какофония. Но моя затея провалилась. Бранж – огромный грациозный зверь, учуяв меня, радостно, как щенок, виляя хвостом, бросился навстречу. Уже через пару секунд у меня на шее повисла Лейя, радостно завопив в ухо:

– Я знала, фра, что ты сегодня приедешь!

С Лейей на руках и Бранжем, жмущимся к ноге, я зашел в комнату и обомлел. На высокой кровати полулежала спасенная мною трезарианка. Белые волосы разметались по подушке, голубые

глаза смотрели вдаль. Красавица пела на трезарианском языке, аккомпанируя себе на лютне, принадлежавшей моей возлюбленной. Увидев меня в проеме арки, дед с бабкой застыли, словно их поймали на месте преступления.

Я, аккуратно спустив с рук Лейю, прошел твердым шагом к девице, которую спас несколько недель назад, и, решительно забрав лютню Ренцы из чужих рук, удалился к себе.

Цита

«Почему?» – задавалась я вопросом после. По громкому негодованию Лейи, по тихим возгласам Дарры и Мойна я поняла, что в комнату ворвался сам князь. Самый богатый и влиятельный стретт в стране выхватил из моих слабых рук старый инструмент. Когда Дарра вручила мне лютню в первый раз, пришлось одни струны хорошенько затянуть, а другие чуть ослабить. Я тронула деревянную поверхность пальцами. Местами лак облез, розетка деки, обычно богато декорированная, показалась мне совершенно простой. Я вспомнила свой инструмент, роскошно украшенный, с тонкими идеально закрученными струнами. Я играла на нем в доме отца. Странно, что я вспомнила кусок деревяшки, издающий мелодичные звуки, а вот отца или дом, где жила вспомнить не получалось. В мыслях я непроизвольно думала именно об отце, но никогда о матери. Тоже странно. Но я очень надеялась, что память вернется, так же, как зрение.

Я услышала цокот когтей по каменному полу, а следом уже знакомый топот ножек. Вернулись мои друзья: Лейя и Бранжи. Зверь, которого я до сих пор не смогла разглядеть, радостно забил хвостом, а затем уткнулся мокрым носом в мою ладонь. Пришлось найти на ощупь большую мохнатую голову и слегка погладить.

– Бранжи любит тебя, – заявила Лейя, а зверь, словно подтверждая ее слова, тихо заскулил.

– Какой породы Бранжи? – поинтересовалась я. Не хотелось даже мысленно возвращаться к той постыдной сцене, произошедшей в присутствии девочки. Обсуждать с ней я ничего не стала. Князь – все-таки ее отец. Умом я его понимала. Из кратких замечаний Дарры догадалась, какая беда случилась пять лет назад. Но в душе все равно зрела обида. Пожалел старую лютню, убегу я с ней что ли?

– Бранжи – куланг! Это такие большие кошки, знаешь? – защебетала малышка. – Он еще маленький, его только год как забрали от мамы. Он меня охраняет. Мой фра, это он у тебя отнял лютню, не разрешает мне одной ходить. Поэтому Бранжи всегда со мной. Он даже спит около моей кровати. Его специально научили. Он только меня любит. А теперь и тебя полюбил.

Лейя уселась на постель рядом со мной, принялась болтать ногами. Сквозь покрывало я чувствовала тепло ребенка. Такого близкого, такого родного. Я в который раз задалась вопросом: «А у меня есть дети?». Нужно спросить у Дарры. Она, как акушерка, проводила осмотр, должна сказать точно. Я не могла дождаться, когда старая княгиня снова войдет в комнату. Лейя рассказывала что-то о своем отце: какой он сильный, смелый, умный. Все правильно. Ребенок должен любить и почитать родителей. Но… если у меня есть дети, наверное, имеется муж. Тогда почему меня никто не ищет? Ни муж, ни отец.

Я кивала головой, прислушиваясь к щебету Лейи. Наконец девчушке надоело болтать.

– Пусти, Бранжи! – велела она четвероногому телохранителю. И, оттолкнув от меня ладошкой мохнатую морду, улеглась рядом. Бранжи, тяжело вздохнув, растянулся около кровати.

– Расскажи сказку, – попросила Лейя, обнимая меня.

– Я не знаю, детка. Или не помню.

– Ну как же так? – изумилась моя маленькая подружка. – Все взрослые знают сказки. Ты тоже должна.

– Но я не знаю.

– Давай придумаем вместе.