Одна из многих (сборник)

Токарева Виктория Самойловна

Рита работала косметичкой. У нее была прекрасная ухоженная кожа, и от этого фона все краски приобретали свой правильный чистый цвет: глаза зеленые, как первые листья на березе, волосы черные, как антрацит, а зубы белые и перламутровые, как пуговицы на итальянских кофтах.

Салон, в котором работала Рита, был лучший в городе, а она – лучшая косметичка в салоне. И получалось, что она – лучшая косметичка в городе.

Риту собирались даже послать за границу, в Венгрию, для передачи опыта венгерским товарищам. Рита рассчитывала передать зарубежным

коллегам опыт, а у них перенять технику – приобрести для своего кабинета кварцевую лампу. Тогда из-под ее добросовестных рук стройными рядами будут выходить загорелые среди зимы, прекрасные, а потому счастливые женщины. Рита сможет за смену сделать счастливыми примерно пять человек, за месяц – сто пятьдесят, а за год, исключая отпуск и бюллетень, – полторы тысячи. Полторы тысячи красивых и счастливых! У кого еще есть такая специальность?

Рита свернула с бетонки к пруду, села на громадный камень. Говорили, что этот камень пригнало сюда еще в ледниковый период и с тех пор он тут лежит.

Рита пришла на свидание к Ромео, который вез ее вчера от «Детского мира» до самой дачной калитки и не взял на чай. Он был красив по всем стандартным образцам: высокий стройный блондин с продолговатым лицом и большими глазами. На носу и на подбородке, с точки зрения косметички, было не все в порядке, но ведь что-то должно же быть не так...

Над прудом стоял туман, и в тумане слышались голоса.

– Миша! Куда ты лезешь, паршивец! Вернись обратно сию же минуту, – кричал женский голос. – Ты слышишь, что я тебе сказала...

Рита решила, что Миша ребенок, но, вглядевшись, увидела, что Миша – мужик лет сорока. Он сидел на корточках в черных сатиновых трусах и, ухватившись за куст, свешивал к воде волосатую ногу, пытаясь достигнуть поверхности пруда. У него ничего не выходило.

– Я сейчас буду нырять, – объявил Миша, возвращая ногу обратно на берег.

– Если ты будешь нырять, то ударишься головой о камень и утонешь! – торжествующе закричала женщина, так, будто она и не мечтала о другом исходе событий.

Миша постоял в раздумье, потом сделал два шага назад, разбежался, и Рита услышала всплеск, будто в воду свалился слон.

– О, не оставь меня, тебя я ум-моляю! – запел Миша в благородной итальянской манере. – Вернись в Сорренто, ля-ля, ля-ля...

– Ты простудишься! – кричала женщина, бегая по берегу и заламывая руки. – Вылезай сию минуту! Тебе вредно охлаждать печень!

Низко пролетел самолет с разноцветными огоньками на крыльях и на хвосте.

– Миша! – снова закричала женщина, пугаясь, что Миша попадет под самолет.

«Как она его любит», – с завистью подумала Рита, сидя на камне ледникового периода.

Она и сама тоже любила, было такое дело.

Его звали Володя, он учился в инженерно-техническом училище, и за выдающиеся заслуги его оставили в Москве. По этому торжественному случаю к Володе из Минска приехала бабушка-профессорша. Профессором она была не сама, а ее муж – Володин дедушка. Но дедушка никогда ни во что

не вмешивался, у него было много своих дел. У бабушки других дел, кроме семьи, не было, поэтому она осуществляла в доме координацию и общее руководство.

Володя решил показать Риту бабушке и велел, чтобы она пришла знакомиться.

Рита купила на базаре хризантемы и побежала к Володе в Козицкий переулок. Она так торопилась, что, казалось, неслась впереди собственного изображения. Перед тем как позвонить в дверь, она долго остывала и охорашивала свои пышные хризантемы.

Дверь отворила бабушка. За ее спиной блеклым фоном просматривался Володя.

– Это вы и есть Рита? – строго спросила бабушка, загораживая Володю, оберегая его от сквозняка.

– А что? – смутилась Рита.

– Спрашивать буду я, – строго сказала бабушка тоном экзаменатора. – А вы только отвечайте на вопросы: «да» или «нет». Вы Рита?

– Да, – послушно сказала Рита.

– Вы работаете в парикмахерской?

– Да.

– Вы старше Вовика на три года?

– Да.

– Ну так что же вы от него хотите?

– Ничего... – растерялась Рита.

– А зачем тогда вы к нему пришли?

– Просто свободный вечер...

Этот ответ в какой-то степени удовлетворил бабушку, и она пропустила Риту за дверь.

Потом сели пить чай – Володя и бабушка по одну сторону стола, а Рита – по другую. Если бы их головы, как точки, можно было соединить прямыми, то образовался бы равносторонний треугольник, у которого все стороны равны и углы тоже равны.

– Ты помнишь дочку Поляковых? – спрашивала бабушка у внучка. Про Риту она будто забыла.

– Нет, – отвечал Володя, тоже не глядя на Риту. Он боялся бабушки.

– Красавица! – Бабушка подняла брови. – Из сферы искусства. А ты помнишь Милу, племянницу Рытовых?

– Помню, – сумрачно отвечал Володя, рассчитывая, что, если он помнит, бабушка не будет вспоминать.

– Поступила в аспирантуру! Энциклопедия! – Бабушка противопоставляла сферу науки и искусства Ритиной сфере обслуживания.

Рита допила свой чай, поблагодарила за теплый прием и ушла, разрушив тем самым равносторонний треугольник в пользу бабушки.

Володя Риту не задерживал, полагая, что с ней ему будет проще объясниться и помириться, чем с бабушкой. Но Володя ошибся. Рита не стала ни мириться, ни объясняться. Она обвела его имя в своей душе в траурную рамочку, положила сверху хризантемы и больше никогда в эту рамочку не заглядывала.

Она обиделась до глубины души, до мозга костей, обида проникла даже в состав крови и в хромосомы. И Рите казалось, что, если у нее когда-нибудь родится ребенок, он тоже будет обижен на Володю.

Шофер такси Гошка Лазутин был человек деловой. Все население Советского Союза он делил на группы. У каждой группы было свое прозвище. Например: интеллигенция – «шляпы», рабочий класс – «пиджаки», студенты – «домики», военные – «командиры», транзитные пассажиры – «чемоданы» и так далее, и тому подобное.