Одна ночь в Венеции
Шрифт:
Бюсси увел Ансеваля, и через минуту перед Папийоном предстал невысокий, ладный, ничем не примечательный человечек в штатском. Это был один из двух агентов, которые посменно следили за передвижениями Михаила Корфа.
– Где барон был вчера?
– У себя. Около трех вышел, купил газету. Прочитал только первую страницу, где сообщалось об убийстве, скомкал и выбросил в урну. Потом сел на омнибус, доехал до Булонского леса…
Карандаш в руках Папийона с хрустом сломался. Так что, юный Шлиман сказал правду? Вся его несуразная история вовсе не ложь?
– Что
– Гулял по берегу пруда. Бросал камешки в воду…
– Камешки? Ну… ну…
Неожиданно Папийон стукнул кулаком по столу и выругался.
Тулонжон выпучил глаза. Агент отлично знал, что комиссару известны все бранные слова французского языка, а также провансальского и бретонского. Но шеф почти никогда не употреблял сильные выражения в присутствии подчиненных, поскольку считал, что грубость разъедает человека, как ржавчина металл. Стоит только начать, и вскоре уже двух слов не сможешь связать без брани, даже если в ней нет никакой нужды.
– Ладно, – проворчал Папийон, немного успокоившись. – Что было потом?
– Потом к нему присоединился его брат. Забыл вам сказать: тот тоже… ну, вроде как следил за ним.
– А после того, как брат подошел к нему, барон уже не бросал камешки, – усмехнулся Папийон. – Верно?
– Вроде бы так, – подумав, ответил агент. – А что?
– Бери Мелло и того свидетеля, который сейчас у него, возьми с собой еще кого-нибудь, если нужно, и езжайте в Булонский лес, – распорядился комиссар. – Пусть Ансеваль, тот самый свидетель, покажет вам, где именно нашел часы и кольцо убитого. Осмотрите там все как следует – в пруду и вокруг пруда. Ищите остальные украшения, фигурку севрского фарфора и ключ. Сдается мне, они должны быть где-то неподалеку.
– Так дело раскрыто, патрон? – почтительно поинтересовался агент. – Преступник – Корф? А как же его алиби?
– С алиби я еще разберусь, – буркнул шеф. – Если что найдете, немедленно дайте мне знать. Ясно? Немедленно!
И он махнул рукой, отпуская Тулонжона.
Как известно, на ловца и зверь бежит. А комиссар Папийон был очень хорошим ловцом. Как раз когда он размышлял, взяться ли ему для начала за горничную балерины или нажать на саму мадемуазель Корнелли, к нему явился Бюсси и доложил, что явился месье Ашиль Гуже, консьерж дома на бульваре Османа.
– Зови, – без колебаний приказал Папийон.
Месье Гуже вошел, расправив хлипкие плечи и нацепив на морщинистую физиономию выражение человека, который решил ничего не скрывать.
– Мы разговаривали с вами вчера, господин комиссар, – робко начал мужчина. – Вы, вероятно, не помните меня? Я работаю консьержем в доме, где живет русская балерина.
– Прекрасно вас помню, – ответил Папийон, ничуть не погрешив против истины.
– Мне чрезвычайно неприятно говорить, но вчера меня убедили вам солгать. – промолвил месье Гуже после паузы. – Речь идет о том, что в ночь со вторника на среду я будто бы открывал дверь барону Корфу.
– Я вас слушаю, продолжайте,
– У меня очень острое зрение и хорошая память. Госпожа Корнелли пыталась меня убедить, что именно в ту ночь я впустил к ней барона, но это неправда. В ту ночь я открывал дверь только месье Монтё с третьего этажа и гостям актрисы Денеж из бельэтажа. Я имею в виду, она живет в бельэтаже…
– Я вас понял.
– Более того, готов подтвердить на суде, что в ту ночь господин Корф не был на бульваре Османа, по крайней мере, не входил в дом, в котором в настоящее время проживает балерина Корнелли.
И консьерж, откинувшись на спинку стула, победоносно перевел дух после столь длинной и удачно закругленной фразы.
– Сколько вам дала госпожа Корнелли? – напрямик спросил полицейский.
Но месье Гуже был не Ансеваль, и он только тонко улыбнулся.
– Истина превыше всего, господин комиссар. Уверяю вас, госпожа балерина умеет быть очень настойчивой, но по зрелом размышлении я понял, что меня ввели в заблуждение, и поспешил вас об этом известить.
– Полагаю, однако, что сумма была меньше тысячи франков, то есть награды, которую Анатоль Ковалевский собрался вручить тому, кто поможет найти убийцу его брата, – как бы между прочим уронил Папийон.
– Полагаю, я не могу помешать вам думать что угодно, господин комиссар, – в тон ему заметил старый пройдоха.
Папийон не смог удержаться от улыбки. Похоже, он и в самом деле недооценил пользу, которую принесет расследованию щедрое обещание брата убитого. Положим, двух сотрудников, наименее полезных, пришлось переключить на посетителей, приходивших по объявлению, и на телефонные звонки, но это была небольшая потеря по сравнению с тем, что сейчас он точно знал: балерина Корнелли и ее горничная лгали. А раз так, алиби барона Корфа ничего не стоит.
– Мой сотрудник запротоколирует ваши показания, месье, – сказал Папийон. – Думаю, если благодаря им мы и впрямь возьмем убийцу, вы сможете претендовать на тысячу франков вознаграждения.
И он вызвал к себе Бюсси, чтобы дать дальнейшие указания. В глубине души комиссар уже не сомневался, что дело можно считать раскрытым. Очень жаль, конечно, что сын баронессы Корф, такой умной и достойной женщины, оказался психопатом, однако это не его, Папийона, забота. Он должен задержать преступника и упрятать его за решетку, кем бы тот ни был. Вот, собственно, и все.
Глава 14
Опознание
– В газете написано, – сказала Викторина, – что тому, кто поможет отыскать убийцу, дадут тысячу франков. А тому, кто его поймает, – все пять.
– Ну и что? – равнодушно спросила Роза.
Последняя лежала на постели в одежде, отвернувшись лицом к стене. Викторина примостилась на продавленном стуле возле колченогого столика. Вся обстановка комнаты кричала о бедности и заброшенности. Никто не любил заполнявшие помещение вещи, никто не заботился о них. Здесь только спали, занимались любовью, снова спали, опять занимались любовью – и так без конца.