Одна откровенная ночь
Шрифт:
Я не могу не плакать, видя неподвижно лежащего Миллера на полу. Я боюсь за его душевное состояние. Теперь многое становится ясно: осторожный подход ко мне, его бурная реакция, когда я делала минет, пока он спал, или то, как я ублажала его в Нью-Йорке. Меня трясет от ярости, печали, да и от всевозможных эмоций. Я всхлипываю и шмыгаю носом, желая, чтобы он покинул это место.
— Беги, — молю я, — уходи оттуда.
Но нет, конечно, он меня не слышит. Все также неподвижен. Он оживает только тогда, когда другой человек появляется в комнате. И снова стоит
— Нет! — кричу я, наблюдая, как новый человек в костюме медленно двигается вперед. — Миллер, пожалуйста!
Мужчина повторяет все те же отвратительные действия, но в отличие от первого гладит Миллера по щеке. А я зажимаю рот рукой, чтобы сдержать тошноту. Мужчина начинает расстегивать брюки.
— Остановись!
Я поворачиваюсь, ища пульт, не хочу больше смотреть. Истерично разбрасываю подушки по всей комнате.
— Да где же ты! — психую я.
Ощущаю смесь усталости и отчаяния. Я очень хочу выключить видео. Осматриваю пол и нахожу пульт под столом. Упав на колени, разворачиваюсь, целясь в телевизор. Но кнопку «выключить» нажать не получается. Моя палец замер, а я в изумлении наблюдаю за тем, как Миллер срывает повязку с глаз.
Начинаю задыхаться и оседаю на пол. Его взгляд такой пустой. Глаза — темные, родные.
Когда Миллер встает, от него веет смертельной опасностью. Мужчина на видео отшатывается, лихорадочно натягивая брюки. Вспоминаю, что Миллер рассказывал, как он убил человека. Этого мужчину. Убираю палец с кнопки, и рука падает вниз. Я знаю, что будет дальше и нахожусь в предвкушении. Даже жалеть не буду о том, что рада чьей-то смерти. На этих кадрах Миллер не так физически сложен, как сейчас. Он худощав, но глупо недооценивать исходящую от него угрозу. Он медленно начинает двигаться вперед, выражение лица абсолютно спокойное, нет и намека на ярость. Миллер похож на робота или машину, у которой есть цель.
Я тихо приподнимаюсь, желая видеть результат.
Руки мужчины складываются в защитном жесте, и тогда каждый мускул на теле Миллера напрягается, а сам он готов к прыжку…
И тут видео прерывается.
Ахаю, лихорадочно нажимая кнопку воспроизведения. Этого не может быть! Я должна видеть, как он убьет его. Мне нужно это.
— Работай! — кричу я, но как бы ни старалась заставить заработать видео вновь, ничего не происходит. — ИДИ К ЧЕРТУ! — уже ору, грубо швыряя пульт через всю комнату.
И не обращаю внимания, когда он с громким звуком врезается в одну из картин, разбивая стеклянную раму. Тяжело дышу и дрожу, оборачиваюсь, чувствуя себя обманутой.
— Миллер, — выдыхаю я, когда как ненормальная бегу к его студии через всю квартиру.
Залетая в дверь, осматриваю комнату в поисках его. Миллер сидит на краю старого потертого дивана, упершись локтями в колени и закрыв лицо ладонями. Но слышит мое появление и резко открывает голубые глаза. В них я вижу жизнь, свет и силу. Ни проблеска того, что было на том видео или когда мы встретились в первый раз. С тех пор все изменилось, и я готова спуститься в ад, лишь бы не допустить этого вновь.
— Оливия?
Хмурясь, он неуверенно шагает вперед. Шокирован, что я не ушла.
Крепко обнимаю его. Наши обнаженные тела настолько крепко прижаты друг к другу, что должно быть больно, но видимо душевные раны в разы сильнее физических ощущений.
— Я очень тебя люблю, — всхлипываю я, обнимая его за шею.
Миллер все понимает и прижимает меня к себе еще крепче, так, что мне становится тяжело дышать, но это не важно. Я никогда не оставлю его.
— Я тоже тебя люблю, — шепчет он, уткнувшись мне в шею. — Очень сильно, Оливия.
Я закрываю глаза, и все тревоги начинают покидать меня в его сильных объятиях.
— Я хотела увидеть, как ты убьешь его, — признаюсь я.
Возможно, не следовало говорить об этом, но мне нужна эта часть головоломки. Или, может, мне просто необходимо подтверждение убийства того ублюдка.
— Та часть записи у Чарли.
Миллер все также крепко держит меня в объятиях, и это замечательно. Если он обхватит меня еще сильнее, я не буду жаловаться.
Я успокаиваюсь, и у меня получается выражаться яснее.
— Он сказал, что отнесет запись в полицию?
Миллер кивает.
— Если я не буду сотрудничать, то да.
— А ты не собираешься, верно?
— Нет, Оливия. Я не буду этого делать, даже для тебя.
— Но сможешь ли ты жить с кровью на руках?
— Да, — быстро и решительно отвечает он. Затем размыкает объятия и смотрит на меня. — Потому что иначе на моих руках будет твоя кровь.
У меня перехватывает дыхание. А Миллер продолжает говорить, избавляя меня от необходимости подбирать слова. И теперь я уверена, что не смогу его переубедить.
— Я не раскаиваюсь в том, что совершил. Насчет Чарли я тоже не буду беспокоиться. Но не смогу простить себя, если что-нибудь случится с тобой, Оливия.
Зажмуриваюсь и позволяю себе обдумать то, что с ним сделали. На видео он очень молод. Среди всего прочего дерьма еще и это. Как много бедняге пришлось пережить? Как часто происходило насилие? Замешан ли Чарли? Без сомнения. А теперь он хочет отдать Миллера какой-то русской женщине, которая унизит его. Нет.
— Мне нужно ответить, — произносит Миллер, когда звонит телефон. Он подхватывает меня на руки и несет на кухню. Не отпускает даже для того, чтобы взять телефон. Одной рукой крепко держит меня, а другой отвечает на звонок.
— Харт, — коротко приветствует он, присаживаясь на стол, привлекая меня к себе. Я все также стою возле него, но Миллер не просит уединения.
— Она у тебя?
Раздраженный тон Уильяма не является для меня открытием и, боюсь, его голос мягче не станет. С одной стороны Миллер держит телефон, а с другой я прижимаюсь к его щеке.
— Да.
— Мне только что позвонили, — неуверенно произносит Уильям.
— Кто?
— Чарли.
От одного лишь его имени я начинаю паниковать.