Одна помолвка на троих

Куликова Галина Михайловна

– Но могу я хотя бы помочь? – растерянно спросил он.

– Мы справимся, – отказалась Антонина Петровна. – Много раз справлялись.

Шофер тем временем подогнал машину, стараясь не наезжать на разбитые стекла и куски пластмассы, вышел и устроил Дану на заднем сиденье. Антонина Петровна скользнула вслед за дочерью и захлопнула за собой дверцу. Машина, урча мотором, замерла в ожидании.

– Леонид Иннокентьевич? – потрясенный Глеб повернулся к отцу Даны.

Тот тяжело вздохнул и нервно поправил очки.

– Все очень

непросто, друг мой, – сказал он наконец и положил руку Глебу на плечо. – Наверное, Антонина была права и мы должны были давно рассказать тебе все как есть. Трудно объяснить все вот так, на ходу, но тебе действительно лучше узнать правду. Дело в том, что Дана родилась… очень нервной девочкой, скажем так. Пока она была маленькой, все было не слишком серьезно, и мы справлялись. Но потом переходный возраст усложнил ситуацию, тем не менее она все еще находилась под нашим контролем. До тех пор, пока не поступила в институт. Там она начала встречаться с одним молодым человеком, а он дал ей повод для ревности. Ревность Даны была совершенно дикой…

– Вы что же, хотите сказать, что это она покалечила Костю Коваленко? – потрясенно воскликнула стоявшая тут же Пономарева.

Ее вопрос вывел Леонида Иннокеньевича из роли кающегося грешника, и он неожиданно рявкнул:

– Сейчас не место и не время обсуждать такие вещи. Имейте хоть немного уважения! Все, мы уезжаем.

С этими словами он запрыгнул в машину, и та умчалась, напоследок мигнув фарами.

Наташка подошла к Глебу и крепко взяла его под руку:

– Знаешь, что я тебе скажу, приятель? Посмотри на это дело под иным углом – оптимистическим. Считай, что тебе крупно повезло. Потому что, раскройся эта фигня после свадьбы, все было бы в сто раз ужаснее.

– А как же твоя машина? – тупо спросил Глеб, не в силах так сразу превратиться в оптимиста.

– О моей тачке не беспокойся, – беспечно махнула рукой Наташка и потащила его обратно к дому. – Я ее взяла напрокат, она со всех сторон застрахована.

Мать и бабка смотрели на Глеба с жалостью. Они подошли к нему и стали поглаживать по голове и по щекам, как будто он был маленьким.

Постепенно вся компания снова собралась за столом, хотя о прежнем чинном застолье речи уже не шло. Все похватали стулья и расселись как попало.

– Марго показывала мне фотографии семьи на своем айфоне, – заговорил доктор Станев, – я увидел Дану, и мне показалось, что это именно ее два года назад консультировал мой учитель. Помню, диагноз был очень сложным… Я не был уверен, что это та самая пациентка, поэтому не стал ничего говорить. Но когда увидел ее, все сомнения исчезли.

– Ну что, с днем рождения тебя! – иронически воскликнула Наташка и толкнула Глеба локтем. – Я знала, что она бешеная, но не думала, что до такой степени. Костику она лицо кислотой сожгла. Но никто тогда ничего так и не узнал, и теперь я понимаю почему. Наверняка папочка заплатил, и дело замяли.

– Глеб,

ты как? – спросил отец, подойдя и положив руку Глебу на плечо.

– Если честно, то как во сне, – ответил тот.

Кристинка заплакала:

– Боже мой, почему наша семья такая несчастная?! Глеб никогда не женится, а я никогда не выйду замуж!!

– Перестань выть! – прикрикнула на нее Клавдия Васильевна. – Твой брат в любом случе собирался отменить свадьбу.

Все повернули головы и посмотрели на Глеба.

– Это правда? – спросил отец, хмурясь. – Я ничего не знал.

– Зато я знала, – бросила Марго и сложила руки на груди. – По крайней мере, догадывалась.

Глеб встал и, потерев лоб, признался:

– Ребята, я люблю другую женщину.

– И кто она? – продолжал допытываться Аркадий. – Где она?

– Я тоже хочу знать, где она, – проворчала Клавдия Васильевна.

Когда завыла сигнализация и послышались громовые удары, Агата проснулась. Ногам было тепло: на них явно что-то лежало. Она дернула правой ступней. «Что-то» пошевелилось и грозно зарычало. Перепугавшись, что сейчас ей откусят ногу, Агата приподняла голову и в ужасе замерла. Рядом с ней сидела гигантская кавказская овчарка, положив на нее лапу величиной с полено.

Мгновенно вспотев от страха, Агата вспомнила, что собаки атакуют только тех, кто их боится, и вибрирующим голосом сказала:

– Ты умная собака, ты добрая собака… Ты сытая собака!

Овчарка внимательно и недружелюбно слушала. Возможно, на самом деле она была голодной, поэтому слова Агаты ей не понравились.

«Нужно разговаривать с ней спокойным уверенным тоном, – подумала та. – Может быть, даже читать стихи. Они действуют умиротворяюще». В голову, как назло, ничего не лезло. «Вспомни что-нибудь распевное», – приказала себе Агата.

Немедленно ей на ум пришла «Илиада» Гомера. Самым заунывным тоном, на который только была способна, несчастная начала декламировать: «Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына… – Овчарка совершенно определенно насторожилась. – Грозный, который ахеянам тысячи бедствий соделал».

Вероятно, гекзаметр скотине не понравился, потому что на слове «соделал» она неожиданно клацнула своим «чемоданом» и откусила кусок Агатиного платья. Взвизгнув, та закрыла голову руками и попыталась сжаться до размеров теннисного мячика.

Собака подошла к ней, уронила ей на голову порцию горячей слюны и отчалила, издавая странные утробные звуки.

Через минуту, виляя хвостом, она появилась из кустов и гордо положила свою добычу под ноги хозяину, который сидел на ступеньках террасы. Обессиленный Артем примостился рядом с ним. Когда он увидел тряпочку, которая была точь-в-точь такого же цвета, как платье пропавшей Агаты, он вскочил на ноги, схватил Петровича за грудки и завопил:

– Петрович!! Твоя собака съела мою дизайнершу!