Одна против зомби
Шрифт:
Я тут была одна — маленькая, хилая, слабовольная. Одна против зомби, имеющих нечеловеческую силу тела и воли, а также против корчащего мне страшные гримасы злого рока.
Ощущение собственной неполноценности так придавило меня, что мне почудилось, будто на мои плечи положили мешок цемента, а на него еще взгромоздили и бронзовые бюстики Бонапарта и Жозефины.
Та шняга из миллиардов нейронов, связей между которыми больше, чем звезд в Млечном пути, что поэты и метафизики именуют душой, а нейрофизиологи мозгом, страдала и мучилась. Ее колбасило от бессилия и отчаянья. Она тряслась
Безжалостная действительность вырвала меня своей уродливой костлявой рукой из детского сада с мягкими розовыми игрушками, с книжками с картинками про принцев, побивающих драконов и спасающих принцесс и их канареек. Вырвала безжалостно и бесповоротно. Вырвала и бросила во взрослую жизнь, где по улицам бегают маньяки с топорами и матери бросают новорожденных младенцев в мусоропроводы, а я — умница и красавица — стою на карачках, ни за что ни про что отфигаченная секретуткой.
И в этой действительности я оказалась беззащитной, как двухнедельный котенок. Вахтер меня походя покалечил. Мымра меня вздула. Секретутка тоже. Теперь для полноты картины мне должны надавать по ушам местная уборщица, электрик и мойщики офисных окон.
Я поднялась, как Россия, с колен и неспешно побрела по коридору в сторону лифта, занимаясь на ходу самобичеванием, вытравливанием из души прежних наивных благоглупостей и проверяя целы ли кости в пострадавшей руке, за которую меня ухватила секретутка.
— Ни хрена себе заявочка! — возмутилась я, глядя на лиловые следы от злодейских пальцев, кои и без всякой судмедэкспертизы четко выделялись на моем запястье. — У дурынды силищи не меряно. Небось, армреслингом или штангой занимается. Кстати, если верить фильмам ужасов, зомби как раз и отличаются от людей огромной силой. Куда я попала, мама дорогая?! Расскажешь — не поверят!
Вдруг за моей спиной послышался звук открываемой двери.
«Неужели, Хорькофф захотел меня увидеть?» — я оглянулась, надеясь, что меня позовут обратно.
Но вместо этого из приемной Хорькоффа в коридор вылетела моя папка, а дверь в приемную с грохотом захлопнулась.
Я, бормоча ругательства, подошла к папке, подняла ее с пола и громко сказала, надеясь, что секретутка меня услышит:
— Упыриха! Чуть руку мне не оторвала! Стерва! Крокодил в юбке!
Потеряв последнюю надежду впарить страховку Хорькоффу, я направилась к лифту, но вдруг увидела, что в конце коридора появились вахтер и офисные охранники, которых я уже, как родных знала в лицо. И они мое лицо, к сожалению, тоже знали.
Охранники зашли в зал, где уже вовсю пахали вернувшиеся с завтрака сотрудники.
И чего я их испугалась? Подумаешь, хавали собачьи консервы. Так ведь это ж не собачье же дерьмо. Фанаты голимого фастфуда в сто раз более отморожены. А глаза… Так мало ли какие контактные линзы сейчас выпускать навострились, а?
«Пацаны всей толпой кого-то ищут, — догадалась я. — Конечно, не меня. Наверное, кто-то стащил из гардероба бобровую шубу начальника службы безопасности. Ну не станут же такие громилы всем своим стадом мамонтов гнаться за самой безобидной тихоней на свете?»
Тут вахтер заметил меня и позвал
«Или все-таки станут?» — засомневалась я.
Охранники высыпали в коридор и под предводительством неугомонного вахтера двинулись ко мне, зловеще поблескивая на ходу черными стеклами очков.
«Станут, блин! Еще как станут!» — поняла я и развернулась, собираясь спасаться бегством.
Но бежать было некуда. Коридор кончался тупиком. Да даже если бы и не кончался, то удрать по нему от существ, обладающих сверхскоростью, все равно нереально.
Оставалось только одно — второй раз войти в одну и ту же реку, в смысле — в приемную Хорькоффа. И, перекрестившись, я так и сделала, уже мало чего соображая от перенесенных стрессов.
Глава 4. Во-о-о-н отседова, сукины дети!
Ворвавшись в приемную, я нагло плюхнулась на кожаный диван. Закинула ногу на ногу. Бросила на секретутку презрительный взгляд. И сообщила ей:
— Хотела уже было покинуть «ИNФЕRNО», да вашенские секьюрити сказали, чтоб я не парилась, послала Вас в задницу и спокойно шла к Хорькоффу. Кстати, он у себя? Не хочу, знаете ли, порожняком здесь ошиваться. Дел по горло. Каждую минуту самые крутые олигархи мира звонят и умоляют: «Застрахуй нас, Лодзеева! Застрахуй, паза-а-лыста-а!» На днях прибежавшие из Лондона Абрамович с Вайнштоком подрались за наш полис. Еле разняли. Оба потом мне ноги целовали, как шальные.
— К-какие т-такие «с-секьюрити»!? — опешила Снежана.
Тут в приемную вошли вахтер с охранниками. Я указывала на них и представила обвиняемых секретутке:
— Вот эти! Явились, субчики, не запылились!
— У них нет п-права! — возмутилась та.
«Ага! Купилась!» — обрадовалась я, вскочила с дивана и накинулась на вошедших с грозными криками:
— Всем ясно?! Нет у вас таких прав! Наплели мне черт знает что, сволочи! Пошли вон, пока Андрей Яковлевич не рассердился. Я без разрешения от его секретут…рши к нему идти не собираюсь. Проваливайте!
Вахтер и охранники недоуменно переглянулись.
Я уперлась в грудь вахтеру и попыталась вытолкнуть его из приемной.
Но тот стоял, как скала.
Моей ноге отчаянно захотелось нанести в грудь упертому вахтера прямой удар, называемый на Соколиной горе «мае-гери», а в Кузьминках — «фронт-киком», проверив, насколько крепки ребра у нежити.
И только привитые мне с детства такие качества, как маниакальная вежливость и патологическая доброта, помогли мне справиться с жаждой забить насмерть живого мертвяка.
— П-почему вы ей… — попыталась секретутка прояснить обстановку.
Но я тут же перебила Снежану и, не прекращая попыток вытолкнуть вахтера и охранников из приемной, завопила на них:
— Чо стоим-то?! Сказано же: вон!
— Андрей Яковлевич р-распорядился, чтобы никто не… — сказала Снежана.
Я снова перебила ее и, осуждающе направив указательный палец, указала вахтеру и охранникам на секретутку и спросила их:
— Слышали, что вам секретарь приемной сказала!?
Вахтер и охранники в очередной раз недоуменно переглянулись.