Одна против зомби
Шрифт:
Меня будто жидким азотом обдало — обожгло и заморозило одновременно. Все ощущение на миг исчезли. Только почувствовала, как непроизвольно дергается глаз. Но определить, какой — левый или правый, — так и не смогла.
Время вдруг потеряло свою прежнюю скорость. Я видела, словно в замедленном кино, как медленно открывается рот у ближайшего ко мне существа, решившего мне что-то сказать, и столь же медленно делают шаг в мою сторону двое других существ.
— А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а! — завопила я, осознав, что по собственной воле влезла
Часть III. Стальная хватка зомби
Глава 1. Дрейфишь, старуха?
Страх и просящийся наружу литр переработанного почками вина занесли меня в сортир.
Запершись в туалетной кабинке, я первым делом очистила мочевой пузырь от совершенно лишней в предстоящих боях с нежитью жидкости.
Затем, видимо, мало чего соображая от ужаса, опустила на стульчак крышку унитаза и взгромоздилась на нее с ногами, оперлась на сливной бачок согнутой в дугу спиной, в холодном поту которой нагло резвились стада беззаботных мурашек.
Сидела я — замороженная страхом и заторможенная испугом, почти не дыша и трясясь, аки камыш во время бури, — в такой странной позе минут десять, пока не накопила сил, чтобы крепко-прекрепко выругаться — прямо как боцман морского буксира, поскользнувшийся на выпавшей из волны медузе и основательно приложившийся к палубе своей щетинистой неопохмеленной мордой.
И тут же я почувствовала, что меня начало потихоньку отпускать — из мышц уходила дрожь, да и дышать становилось все легче и легче.
Обычный пипл за всю жизнь не сможет испытать столько ужаса, сколько испытала я сегодня. И что-то подсказывало мне: ужастик, где я играю главную героиню, еще не дошел до кульминации, и еще полезут из подвалов и чердаков клыкастые оборотни, голодные людоеды, зло хохочущие призраки и прочие зубастики.
Я опустила ноги на пол и собралась было встать. Но тут мое подлое воображение подсунуло мне такую картинку: в тубзик врываются воющие от голода зомби и, мерзко похрюкивая, рвут меня на части.
Я тут же снова поджала под себя ноги, обхватила трясущиеся колени дрожащими руками и, даваясь слезами, пробормотала:
— Сожрут меня тут, на хрен, без соуса и не подавятся! Как пить дать, сожрут. А я так молода, так молода: сына не родила, дерево не посадила и даже собачьей будки не построила.
Снова зазвонил проклятый мобильник-предатель, чуть было не сделавшей меня завтраком для зомби с «ИNФЕRNО». Мобильник настойчиво предлагал мне откликнуться на вызов.
— Это кто же такой упертый-то? — пробурчала я и достала из кармана телефон.
На его экране высветилась надпись: «Шеф».
Я поднесла телефон к уху и поприветствовала начальника, старательно чистя голос от всяческих панических ноток:
— Еб… Доброе утро, Пал-Никодимыч. Как Ваше драгоценное здоровье?
— Ты
— В дристалище, — призналась я.
— Где-е-е!? — поразился шеф.
— В смысле в Чистилище, в самом сердце резиденции дьявола, — поправилась я. — Пробралась в логово Хорькоффа. А тут прямо, как в «Муравейнике» под Ракун-сити. «Амбрелла» рулит — кругом один бешеные зомби. Готовлюсь к решающему сражению с их полчищами.
— Задолбала ты меня своим дурацким юмором! Кончай шутить! Дело серьезное.
— Согласна, Пал-Никодимыч. Дело серьезней некуда. Такой крутизны мне еще не подворачивалось. Возможно, чтобы впарить полис, мне придется погибнуть или кого-либо замочить.
— Помни, Лодзеева: облажаешься — вылетишь на помойку! Нам неудачницы не нужны, — пригрозил Пал-Никодимыч и отключился.
— Вот ведь, сволочь! — сказала я, возвращая мобильник в карман. — «Помни, Лодзеева: облажаешься — вылетишь на помойку». Говнюк! Так и норовит мне трудовой стаж изгадить. «Нам неудачницы не нужны». Это я-то неудачница?! Да ты, старая галоша, сам голимый неудачник! Недаром меня мама предупреждала насчет таких начальников-засранцев, ох, не даром.
«И закопают тебя на городской свалке», — вспомнились мне слова мамы. И я громким шепотом спросила себя:
— Ника, ты хочешь лежать на городской свалке среди тухляка — грязных луж, где плавают гнилые помидоры и арбузные очистки, холмов из пластиковых упаковок от пищевых товаров, набитых с окровавленными бинтами и ампутированными при операциях конечностей мешков, отходов мясокомбинатов и автосервисов, трупов бездомных зверушек и прочей дохлятины?
— Не хочу! — ответила себе я еще более громким шепотом.
Мне действительно не хотелось такого конца. Очень не хотелось. Поэтому надо было срочно менять свое отношение к ситуации и к жизни в целом.
Я достала со дна своей измученной души остатки мужества. Пытаясь не расплескать его по полу сортира, вышла из кабинки. И подошла к зеркалу.
Оттуда на меня глянула бледная, насмерть перепуганная деваха с широко открытыми от ужаса глазами. Если бы кто-нибудь из сослуживцев видел меня сейчас, то не поверил бы своим глазам, глядя на мое лицо с глазами от ужаса расширенными до состояния катящихся в противоположные лузы биллиардных шаров.
— Дрейфишь, старуха? — спросила я свое отражение.
Оное не ответило.
— Чо молчишь-то? — поинтересовалась я.
Отражение снова не произнесло ни слова.
— Конечно, дрейфишь, — констатировала я. — А чо дрейфить-то?! Прикинь, если б они тут действительно людей жрали б, то их ментура-прокуратура давно бы всех за решетку упекла. Ты тут хоть одно пятно крови видала? Ни фига ж ведь не видала.
Вдруг меня нехило торкнуло парой синдромов из клиники психосенсорных расстройств. Это были: дежа векю (ощущение полной повторяемости переживания) крепленное изрядной дозой дежа пансэ (ощущение полной повторяемости мысли).