Одна судьба на двоих
Шрифт:
– Дома? – переспросила ее тётя Маруся.
– Ну конечно, в Хабаровске, – закивала Инга. – С Радочкой, с моими оглоедами…
– Почему в Хабаровске? – кажется, впервые за весь этот день заговорила я.
– Ну а где же? – изумилась тетя Инга. – Мы же в Хабаровске живём, а ты теперь с нами будешь.
– Так вы забираете Раду в Хабаровск? – уточнила тётя Маруся.
– Конечно, – фыркнула Инга с такой уверенностью, словно вопрос был давно решён и предположить иное развитие событий мог только человек, начисто лишённый разума. – Неужто я девочку одну оставлю? Она ведь наша,
– А вы с ней это уже обсудили? – спросила тётя Маруся, вопросительно взглянув на меня.
Наверное, по моему ошеломлённому лицу она догадалась, что я слышу об этом впервые.
– Вы меня простите, конечно, – вскинулась та. – Но что тут обсуждать-то? Какие варианты могут быть? Племянница здесь одна, родственников, кроме нас, у неё не осталось. Вы что же, думаете, я её брошу на произвол судьбы? В детский дом отправлю?
– Ну подождите, – попыталась увещевать её тётя Маруся. – Ведь Рада уже достаточно взрослая, самостоятельная, ответственная… Она…
– Самостоятельная? Ха! – ещё пуще разошлась тетя Инга. – Так-то они все сейчас самостоятельные. Но мозгов у них в таком возрасте ещё нет. Вы меня извините, но вы знаете, что у неё в доме ночевал парень? Ваш сын, между прочим! Это вот, значит, только дед умер, так сразу мужиков водить? А если, не дай господи, ребёнок появится? И кто будет за это отвечать?
Тётя Маруся вся вспыхнула, впалые щёки ее побагровели.
– То есть вы хотите сказать, что мой Гриша воспользуется тем, что девочка беззащитна, и… Да как ваш поганый язык повернулся-то?
– А что же вы думаете? Дело молодое, всякое бывает… Без родительского-то присмотра. А кто потом приплод растить будет? Мы с вами? У вас и так на шее два рта, как я понимаю, – она кивнула в сторону сосредоточенно жевавшего Саньки. – У меня у самой трое. Мне это всё на фиг не нужно!
– Вы что-то, по-моему, больно далеко заглядываете, – не сдавалась тётя Маруся. – Речь сейчас не об этом, а о том, можно ли срывать ребёнка из дома, из родного города и везти непонятно куда, даже не спросив у неё. А эти грязные намеки на моего сына вы бросьте! Я, может, и не самая лучшая в мире мать, но…
Гриша, сидевший рядом со мной, возмущённо вскинулся, но я сжала под столом его руку. Мне не хотелось, чтобы поминки деда превращались в безобразный скандал, и поэтому я просто шепнула ему:
– Давай уйдем!
Гриша бросил яростный взгляд на тётю Ингу и молча поднялся из-за стола.
Мы вышли с ним в длинный гулкий коридор, свернули куда-то влево, затем вправо, пока не добрались до укромного закутка под лестницей. С кухни доносились манящие запахи тушёной капусты и столовских котлет, но нам было всё равно. Мы устроились на полу, прижались друг к другу и сплелись руками.
– Я не уеду! – выдохнула я в ухо Гриши.
– Не уедешь, – кивнул он, обдавая жарким дыханием мою щеку.
– Я ни за что не уеду, я просто не смогу, – горячо убеждала я – то ли его, то ли саму себя. – Нет, нет, я не уеду.
– Не уедешь, – повторял он вслед за мной. – Я тебя не отпущу.
Где-то над нами с грохотом захлопнулась железная дверь, от толчка дрогнули стёкла в окнах, и капли дождя на
Глава 3
Я покинула родное Приморье в начале июня. День был жаркий и влажный, над лесом набрякла гроза. Небо подплывало чернотой, нависало низко, где-то уже начинало погромыхивать, в воздухе носился запах озона, и даже на губах почти чувствовалась дождевая влага.
Во дворе моего дома – того самого, где я выросла, где каждая половица, каждая стенка, каждый гвоздь были мне знакомы, где я могла пройти с закрытыми глазами и ни разу не споткнуться, где я научилась ходить, потом читать, играть в шахматы, готовить… В общем, во дворе этого самого дома фыркал грузовичок, а тётя Инга по-хозяйски покрикивала на рабочих, пихавших в его нутро старенькую дедовскую мебель.
– Так, это у нас что? – Она обернулась к двум мужичкам, выносившим из дома старомодный диван на тонких деревянных ножках, обитый выцветшей зелёной обивкой. – Нет, эта рухлядь нам ни к чему, она по дороге рассыплется. На задний двор пока поставьте.
Мужички развернулись, один зацепился краем дивана за дверной косяк, выматерился, что-то скомандовал второму – и они потащили диван вокруг дома. Тётя Инга же принялась сгружать в кузов стопки перевязанных бечёвкой книг. Я видела, как исчезли в недрах машины «Три мушкетёра» – книга в красной обложке, которую я читала под партой в тот день, когда познакомилась с Гришей. Зачем ей понадобилось отвозить все эти книги в Хабаровск, я не знала. Но она, кажется, задалась целью опустошить здесь всё.
Со дня похорон деда минуло несколько недель. Недель, показавших мне, что иногда даже самого горячего желания что-то сделать недостаточно для того, чтобы это действительно произошло. Недель, когда со мной беседовали чиновницы из комитета соцзащиты, школьные учителя и даже тётя Маруся. Пересказывать все эти наши бесконечные диалоги не имеет смысла, тем более что, если отбросить особенности словарного запаса и темперамента моих собеседников, все они сводились примерно к одному:
– Радочка, ты – несовершеннолетняя. Тебе ещё два года учиться в школе. Ты не можешь жить одна, по закону ты сама за себя не отвечаешь. Других родственников, кроме тёти Инги, у тебя нет, и если не к ней, значит, под опеку государства до совершеннолетия. В детский дом.
Тётя Маруся в конце еще добавляла:
– Ох, детка, не нравится мне эта Инга. Да разве ж я б тебя ей отдала? Но что делать, сама посуди. Я одна, пацанов на мне двое, а зарплата – сама знаешь, слезы! Да это бы и ладно, прожили бы как-нибудь. Так ведь не разрешит же мне никто при таком достатке оформить опекунство.
Гришка, обычно присутствовавший при наших беседах, в этот момент подскакивал и начинал мерить тяжёлыми шагами комнату.
– Мам, а если я работать пойду?
– Куда? – вздыхала тётя Маруся. – Куда ты пойдёшь после девяти классов? Сейчас даже расклейщиков объявлений требуют с высшим образованием. Да и потом – это ничего не изменит. Всё равно никто нам не позволит взять Радочку к себе.