Одна тень на двоих
Шрифт:
— Всего три года, — поправил ее Данилов и улыбнулся, — не пугайся, пожалуйста. Я не стану бледным и мрачным от одного упоминания о ней и не стану курить сигареты одну от другой. Я же не герой сериала!
«Ты не герой сериала, — подумала Марта быстро, — но я видела твое лицо, когда ее хоронили».
Он был совершенно один, хотя толпа была огромной. Его родители из Америки прислали соболезнования и элегантный веночек, а друзей у него не было никогда. Шел снег, такой же, как сейчас, но Данилов был в темных очках. Он снял очки, когда сел к
Прошло пять лет, а Марте иногда казалось, что пять дней.
Когда он женился, ему было тридцать. Когда спустя три года ее хоронили, Данилову стало шестьдесят.
— Тебе не нужна помощь? — спросил Данилов, аккуратно глотнув кофе. — Я имею в виду деньги. Или врачи?
— Я беременная, а не тяжелобольная, — буркнула Марта, — а денег у меня своих навалом.
Это была не правда, но она никогда не брала у него деньги, даже в самые трудные времена. Лучшая подруга Инка фыркала и плевалась.
«Ты просто ненормальная, — говорила она, — с паршивой овцы хоть шерсти клок. Раз уж он на тебе не женится, пусть деньги дает».
Природа их «высоких отношений» практичной Инке была недоступна.
Впрочем, не ей одной.
— Как хочешь, — сказал Данилов, — просто на всякий случай знай, что я всегда готов тебе помочь. Чем угодно.
— Я тебя найму сидеть с ребеночком, — пообещала Марта.
— Боюсь, что дорого тебе обойдусь. — Он улыбнулся. Вернее, улыбнулись его губы, а сам Данилов и не думал улыбаться. — Ты все-таки подумай про врачей и позвони мне. Хорошо?
— Хорошо, — согласилась Марта, зная, что ни про каких врачей думать не станет. Ей и без врачей есть о чем подумать. — Ты убираешь посуду, — добавила она поспешно, — ты убираешь посуду, а я буду валяться на полу и смотреть кинематографические фильмы.
— Там есть немного новых кинематографических фильмов, — он кивнул на стойку с кассетами и подтянул кашемировые рукава, чтобы удобнее было мыть посуду.
— Данилов, ты особенно-то не усердствуй, — сказала Марта, — посуду в этом доме моет посудомоечная машина. Ты что-нибудь об этом знаешь?
Она сидела на полу, на круглом тибетском ковре, который отец подарил Данилову на день рождения.
Родители любили дарить ему что-нибудь в этом духе. Статуэтку Будды, искусно вырезанную из слоновой кости. Шелковое покрывало из Кайруана.
Нефритового дракона с оскаленной остекленевшей пастью. Глиняный кувшин ручной работы. В год по одному подарку. Раньше было по два — еще один на годовщину свадьбы.
На одном из подарков теперь сидела Марта, скрестив длинные ноги в безупречных черных колготках. Платье тоже было черным и безупречным, немножко измятым, потому что она заснула в нем, дожидаясь Данилова. Он видел ее спину — прямую и тонкую, и прямые плечи, и сильные руки, обтянутые плотными рукавами платья.
Он давно привык считать все это — своим. Несмотря ни на что. Несмотря на Петю и его предшественников. Несмотря на пятнадцать лет, в которых чего только не уместилось. Несмотря
Как раз Лиду он никогда не считал своей.
Марта Черниковская — чужая жена! Мать какого-то непонятного ребенка.
Она больше не будет спать у него на диване и клацать по клавиатуре компьютера. Просто ей станет некогда, и в ее жизни появятся вещи гораздо более важные, чем Данилов. Все правильно. Не могло же это вечно продолжаться.
Но он-то думал, что будет продолжаться. Вернее, он об этом вообще не думал.
Загрузив машину, которая тут же бодро загудела, Данилов вытер руки льняным полотенчиком и бросил его в специальную корзину для полотенчиков. И улыбнулся. Марта поставила «Звездные войны», какой-то там эпизод. Он купил эти «Войны» специально для нее. Сам он предпочитал Гринуэя и Кустурицу.
Телефон выдал переливчатую руладу, и Марта, не оборачиваясь, сделала звук потише.
— Данюсик, — позвала из трубки Лида, — это я. Как ты там, без меня? Мама передает тебе привет. Это я сразу говорю, чтобы потом не забыть.
— Спасибо, — сказал Данилов, — ей тоже.
— Как дела, Данюсик? Слушай, ты не помнишь, кто в этом году выиграл «Ю-ЭС Оупн»?
— Пит Сампрас.
— Да. Точно. Я целый день не могла вспомнить.
Данилов вежливо молчал.
— Я звонила, но тебя не было дома. Я думала, ты заедешь.
— Мы же не договаривались.
— Ну и что? Я за приятные сюрпризы.
Данилов вовсе не был уверен, что может быть приятным сюрпризом.
— Данюсик, а завтра ты что делаешь?
— Собираюсь съездить в дом, который проектировал. Там завтра никого не будет, мне нужно посмотреть кое-что. Это не надолго, часа на два. К вечеру освобожусь.
— Тогда пойдем вечером в Кремль! Начинается конкурс бальных танцев. Закрытый просмотр, все будут. Давай посмотрим немножко, а потом поедем куда-нибудь ужинать. Хорошо?
— Хорошо, — согласился Данилов. Ему, собственно было все равно — танцы так танцы, ресторан так ресторан, «Ю-ЭС Оупн» так «Ю-ЭС Оупн».
— Я так устала, — пожаловалась Лида, — мама меня опять таскала в «Мариотт». У папы юбилей, ты же знаешь. Мы сто залов пересмотрели. Маме больше всего нравится «Мариотт», а мне «Гостиный двор». А тебе?
Данилов честно попытался поддержать беседу. В конце концов вежливость — прежде всего.
— Я никогда ничего не отмечал ни там, ни там, поэтому трудно сказать.
— Ну вот, тебе даже сказать трудно, а я все это пересмотрела! И непонятно, зачем. Все равно мама сделает так, как ей больше нравится. Когда у тебя будет юбилей, я тоже сделаю все, как мне нравится. — И она засмеялась.
— Ну конечно, — согласился Данилов. Почему бы ему не согласиться?
— Светлана Сергеевна звонила маме, — сообщила Лида. Светланой Сергеевной звали мать Данилова. — Сказала, что она тебя неделями не видит, что ты все время на работе, а Михаил Петрович опять какую-то премию получил в Париже. Ты знаешь?