Одна в мужской компании
Шрифт:
— А, так значит, это был подарочек для какого-нибудь гостя, которого я мог бы привезти с собой? — прошипел он, брызжа мне в лицо слюной. — Я никому на свете не позволю смотреть на твое обнаженное тело. Ты принадлежишь мне.
— Нет, Фриц, клянусь. Я думала, меня никто не увидит. — Все еще держась за щеку, я приподнялась — теперь я стояла на коленях, и острые прибрежные камни впивались в кожу. Рыдая, я умоляла его: — Пожалуйста, не делай мне больно.
Его рука застыла в воздухе. Выражение лица изменилось, словно он вдруг очнулся от глубокого сна, и грозный взгляд смягчился.
— Ох, ханси, прости. Этот проклятый «Экстаз» все еще мучает меня, и, когда я увидел тебя голой в озере, эти чудовищные сцены
Он протянул руку, но я инстинктивно отпрянула. Проковыляла по камням к своей одежде, лежавшей на берегу черной кучей, схватила ее. Выпрямилась, вся дрожа, и натянула брюки и куртку. Спиной я чувствовала, что он идет ко мне, и не знала, что он сейчас сделает — обнимет или ударит снова.
Его мускулистые руки обхватили мое тело сзади. Я окаменела от этого прикосновения, по всему телу пробежал озноб, и вовсе не от прохладного горного воздуха. Чудовище, таившееся в тени, скрывавшееся за всеми этими цветами, подарками, драгоценностями и множеством домов, встало передо мной в полный рост. И не замечать его больше было невозможно.
Глава двадцатая
20 июня 1935 года
Вена и Шварценау, Австрия
— Вы нужны ему, — настаивал фон Штаремберг. — Как Шушнигу без вас упрочить связи с итальянцами? Муссолини всегда был вашим партнером.
— Так какого черта он ведет себя как осел? — отозвался мой муж, в раздражении повышая голос.
— Он же неофит, Фриц, он совершенно ничего не смыслит в том, что действительно необходимо для безопасности Австрии. То есть он считает, что всю черную работу должны делать политики, — ответил фон Штаремберг, хотя негодующий вопрос Фрица был, в сущности, риторическим.
Фриц откровенно хмыкнул.
— Вообразите, что было бы, если бы отношения между странами и впрямь определялись только политиками. То есть Шушниг рассчитывает защитить Австрию от немецкого вторжения тем, что старается не злить Гитлера. Как будто безумца можно умиротворить.
Фон Штаремберг хмыкнул в ответ.
— Все эти его планы сотрудничества с Гитлером дадут обратный результат. Это только даст ему время подготовиться к вторжению в Австрию, пока мы тут будем сидеть сложа руки, по-джентльменски соблюдая Сен-Жерменский договор, и удерживать численность наших войск в пределах жалких тридцати тысяч.
— Неужели Шушниг не понимает, что гитлеровский путч удалось остановить только благодаря итальянским войскам? Что, если верны слухи о том, что Муссолини склоняется к союзу с Гитлером в Эфиопии, хотя бы на уровне публичной поддержки? Тогда это лишь вопрос времени, когда дуче с фюрером придут к соглашению и по всем остальным вопросам, в том числе в отношении Австрии.
Я слышала этот разговор уже много раз с небольшими вариациями с тех пор, как в австрийском руководстве наметился раскол между фон Штарембергом и Шушнигом. Фон Штаремберг считал, что Шушниг проявляет излишнюю мягкость по отношению к Германии, что это ставит Австрию под удар, и Фриц был с ним согласен. Моего мужа и его партнера, которые годами за кулисами решали судьбу страны, тревожило то, что, если им не удастся отстоять независимость Австрии, их власти тоже придет конец. Эти двое не придерживались, в сущности, никакой идеологии; единственное, во что они верили по-настоящему — это в сохранение собственной власти. Политические позиции они меняли по мере необходимости.
— Если вы не примете мер, — произнес фон Штаремберг.
Фриц затянулся сигаретой и повторил следом за фон Штарембергом:
— Если я не приму мер.
Четыре недели спустя я вновь прокручивала в голове этот подслушанный разговор, сидя за обеденным столом с самим Муссолини.
Мы приветствовали дуче в прихожей замка Шварценау: Фриц во фраке, я — в сверкающем золотом платье, изготовленном по заказу для предыдущего званого ужина с мадам Скиапарелли. Мы думали пригласить его в нашу венскую квартиру или на виллу Фегенберг, но в конце концов, исходя из соображений безопасности и конфиденциальности встречи, остановились на замке.
За несколько недель до этого ужина Фриц даже попросил меня о помощи, чтобы достойно подготовить замок для такого случая, чего он раньше никогда не делал. Я купила новую скатерть и салфетки для обеденного стола, обсудила с флористами украшения, попробовала пирожные, чтобы решить, какие из них больше всего придутся по вкусу дуче, прослушала музыкантов, чтобы определить, достойны ли они играть перед ним после обеда и во время танцев. Отвергла три группы, сочтя их манеру исполнения классических произведений слишком джазовой для консервативного Муссолини, и в итоге остановилась на безупречно профессиональной оркестровой группе из Вены, имеющей отличные рекомендации. Стремление к совершенству, обычный пунктик Фрица, в этот раз овладело и мной: слишком важен был этот гость для того, чтобы сохранить независимость Австрии от Германии.
За три дня до приезда итальянского лидера мы с Фрицем еще раз обговорили все детали нашего вечера, включая пять перемен блюд и вечерние наряды, и чувствовали, что подготовились превосходно как никогда. Тревоги и хлопоты перед таким ответственным приемом сблизили нас — такого единодушия между нами не было с первых дней нашего брака. Хотя, разумеется, я по-прежнему была настороже. Все-таки его переменчивый нрав никуда не делся.
Вне себя от волнения, мы стояли навытяжку на лестнице, ведущей к замку Шварценау, готовясь встречать Муссолини. Он прибыл при всех своих воинских регалиях, словно на парад, в сопровождении целого взвода солдат и офицеров. Фриц приветствовал диктатора Италии поклоном и рукопожатием, перешедшим в объятие, а я присела до самого пола в глубоком книксене, как велел муж, но и это закончилось не так, как предполагалось, — поцелуем моей руки.
Мы вошли в замок и после всех приветствий удалились в столовую, где дуче и самых видных представителей его окружения ожидал роскошнейший ужин из пяти блюд. Мы тщательно подготовились: на столе было много его любимых овощей, а в центре стояло великолепное блюдо из телятины. Все наши с Фрицем труды не пропали даром — столовая выглядела элегантно и изысканно. Свежевычищенные гобелены на стене обрамляли изящный столик-витрину; длинный обеденный стол, полностью раздвинутый для такого случая, был покрыт фиолетово-синей шелковой скатертью и украшен в нескольких местах темно-синими орхидеями, на фоне которых великолепно смотрелась золотая сервировка, которую Фриц привез из венской квартиры.
Когда мы уселись на свои места, слуги обошли вокруг стола и наполнили бокалы. Из всех венских слуг, которых мы привезли сюда для такого случая, только горничная Ада, переведенная по неизвестной причине в Вену с виллы Фегенберг, осталась дома: я не знала, не подстроит ли она какую-нибудь катастрофу мне назло, и не могла рисковать. Старший из наших слуг, Шнайдер, которому было поручено персональное обслуживание Муссолини, наклонил графин над хрустальным бокалом дуче. Но тот покачал головой, отказываясь от вина. Мы с Фрицем переглянулись. Мы забыли предупредить слуг, что Муссолини не пьет спиртного. Как мы могли допустить такую оплошность? С тревогой я взглянула на диктатора: не обиделся ли? Дуче был занят, он сосредоточенно и методично жевал свой любимый салат с чесноком. Кажется, все в порядке.