Одна жизнь — два мира
Шрифт:
Не помогло, поволокли в правление колхоза. Отобрали солому, составили протокол. Дед считался специалистом — пчеловодом колхоза.
Вспомнил о пчелах и говорю я им:
— Что вы, души-то драные, солому бережете, а пчелы пусть померзнут от холода?
Так пчелки и выручили меня. А вот Степановна за два огурца пять лет получила. Притащила огурцы, свесила, отдала, а два в карман положила. Детям… Заметили, протокол, под суд, за расхищение соцсобственности. А огурцы так в амбаре и сгнили, не было на чем в город отвезти. Так и гибнет добро, ни государству, ни людям.
И
И всего было бы полно, а государство имело бы больше возможности и больше свободных средств осваивать наши недра и строить тяжелую машиностроительную промышленность: машины, тракторы, комбайны и, ясно, оружие, пока в нем ощущалась острая необходимость. Я уверена, В. И. Ленин именно так бы и поступил».
Дорога в Мехико-Сити
Эль-Пасо
Эль-Пасо — по-испански проход, проезд. Город Эль-Пасо находится на самом юге США в штате Техас. Рано утром мы очутились на этом «проезде», а по-нашему, просто на пограничной станции между Мексикой и США. Здесь царила американо-мексиканская атмосфера.
Первое, что поразило нас, — это более плотная жара, чем в Калифорнии, грязь явно мексиканского происхождения и обилие невероятной величины назойливых мух.
Окна магазинов были наполнены всевозможными украшениями из серебра, покрытыми густым слоем пыли. Их грубые формы, их самобытный вид поразили меня, казалось, все они изъяты из каких-то древних раскопок.
Рядом блестели зеркальной чистотой огромные окна кафетерия: кафельный пол, никель, круглые голубые стулья, чистая белоснежная одежда персонала делали это место оазисом в пустыне грязи, мух и беспощадных лучей солнца. Это была Америка. Вернее, Америка, смешанная с Мексикой, или Америка на мексиканской территории.
Грейпфрутовый сок, джус, который нам предложили, показался с непривычки невероятно горьким, как напиток, сдобренный хиной. Вообще, ко всем американским сокам мы относились довольно скептически, предпочитали им свежие фрукты.
Мы попали на площадь с огромными красивыми деревьями. Воздух был насыщен запахом пережаренного масла, чеснока и перца. Вдоль густо заросших аллей стояли скамейки, на которых в обнимку сидели, а на траве — лежали молодые парни в грязных белых панталонах.
Здесь же разгуливали в невероятной величины соломенных шляпах, бронзовые, с черными, как яхонт, глазами, в расхристанных и довольно грязных, как нам показалось, рубашках продавцы, разносившие разноцветную жидкость в банках сомнительной чистоты и мороженое разных цветов. Я купила детям что-то оранжевое, они поморщились, не понравилось — так вот это и есть Мексика. Мы тогда еще не знали, что все города Мексики окружают такие же скверы.
А рядом за углом прохладный, роскошный магазин — и это опять США. Обедали в ресторане,
Через полгода я буду говорить по-испански
Мы не смогли достать отдельное купе и взяли общие сидячие места в первом классе: ждать следующего поезда мы не могли, нас уже ждали. Сидевшие вокруг нас люди по характеру и по внешнему виду крепко отличались от прежней публики.
Первое, что бросилось в глаза, — это многоречивость местного населения, громкие голоса, энергичная жестикуляция и певучесть речи. Настолько этот язык показался мне знакомым, будто когда-то в далеком детстве я изучала его, что, обернувшись к Кириллу, я вдруг заявила:
— Даю слово, что через полгода буду говорить по-испански!
И в самом деле, я совершенно отчетливо отделяла слово от слова, что, несмотря на все прилагаемые усилия, совершенно не могла сделать с английским. И странное это чувство знакомства звуков незнакомого языка создало какое-то теплое чувство к окружающим.
С тех пор как наша группа покинула борт советского парохода и мы очутилась в чужом, незнакомом океане, чувство заброшенностине покидало нас: все было красиво, богато, но холодно. А вот здесь, среди пыли, грязи и обнаженной до предела бедности, послышалось что-то теплое, сердечное.
Таможенный досмотр
Поезд дернулся туда-сюда и остановился, из окна теперь глядела еще более неприглядная картина: разбросанные там и сям глиняные, ничем не защищенные халупы, которые накалялись, трескались от зноя и разваливались. Босоногая толпа ринулась к поезду с кульками, с узлами и чемоданами первобытного происхождения.
К нам в купе вошли чиновники таможни. Наш багаж, кажется, никто до сих пор не проверял, а вот здесь вдруг решили. Предложили открыть чемоданы.
Кирилл стал что-то объяснять, они вежливо предложили пригласить говорящую по-русски леди. Явилась «леди». Худая и прыщавая, она стеснялась говорить по-русски, почти как я, если бы пришлось говорить по-китайски:
— Откройте, пожалуйста, чемоданы мы хотим проверить, не везете ли вы водку, вино, папиросы.
В одном чемодане были книги, школьные учебники детей, это их заинтересовало больше всего. Они разворачивали, разглядывали и показывали друг другу фотографии наших вождей.
Вдруг кто-то нашел в чемодане длинную белую бумажную ленту шириной в несколько сантиметров с какими то непонятными иероглифами, лица у всех стали серьезными, и передавая из рук в руки все стали разглядывать ее с нескрываемым интересом, чуть не пробуя на язык. Когда они начали что-то записывать в книжку, по-видимому решив конфисковать эту «контрабанду», я не выдержала и рассмеялась:
— Передайте этим господам, что это просто сувенир, на ленте запись сейсмической обсерватории Лос-Анджелеса.