Одна жизнь — два мира
Шрифт:
В это время появился механик корабля — толстый, добродушный моряк. Кличка его «старый морской волк» не клеилась к нему, с его ласковой улыбкой. Узнав, чем вызвана суматоха, он заявил:
— А ну-ка я поищу.
И вскоре он вывел заплаканного, бледного Володю.
— Где ты пропадал? — бросились к нему все.
А механик, заливаясь от смеха, рассказывал:
— В шкафу у меня спрятался. Вы его оставьте здесь, у нас, мы его юнгой сделаем.
— Я не уйду с парохода. Я останусь здесь. Я не хочу ни в какую вашу Америку, я вернусь
«Балхаш» вернулся!
К нам спустился капитан Павел Федорович и твердо пообещал Володе, что, как только завтра утром пароход вернется обратно из Такоми в порт, он сейчас же придет к нам в гостиницу и увезет его обратно с собой. И даже после этого, когда мы наконец спустились с парохода, Володюшка был безутешен. Весь вечер просидел он на подоконнике в гостинице и с глубокой тоской смотрел на море, туда, где уж давно скрылся наш советский пароход «Балхаш». Расставание было очень тяжелое не только для Володюшки, но и для нас. Обрывалась последняя ниточка, когда мы еще стояли на палубе нашего парохода, мы как будто еще держались на своей земле. Сойдя с парохода, мы потеряли нашу почву под ногами и оставались одни в этом огромном, незнакомом, чужом океане.
В гостинице мы старались успокоить Володюшку.
— Вовочка мы тебе купим велосипед, купим машину с педалями!
Боже, чего мы только не «купили» ему в этот день, но он молча, сжав колени руками и положив на них голову, глядел не отрываясь из окна в море.
Это не был каприз, это была глубокая печаль и тоска о покинутом корабле, знакомых, милых людях, с которыми он провел всю дорогу и был всеобщим любимцем. Спал он нервно, все время вздрагивал и всхлипывал во сне. И когда я рано утром, часов в пять, открыла глаза, то увидела его опять во вчерашней позе, сидящим на подоконнике.
— Мамочка, вернемся туда… Я хочу к бабушке, к Жене, к Боре, ведь здесь нас все равно никто не понимает.
— Успокойся Володюшка, как только пароход вернется…
— Тогда можно, мама, я буду здесь ждать?
Его не соблазнили прогулка, его любимые фрукты. Даже арбуз лежал нетронутым. И вдруг он счастливый и радостный бросился ко мне и закричал с восторгом:
— Мамочка, мама, я вижу «Балхаш», наш «Балхаш» идет сюда!
— Успокойся, Володя, пойдем гулять.
— Нет, мама, посмотри, я не вру, это мачта нашего «Балхаша»!
Действительно, в далеком тумане, среди леса мачт я увидела силуэт приближавшегося к этому берегу парохода.
— Может быть, это американский?
— Нет, мама, правда… какая ты невнимательная, — обиделся он за свой любимый пароход. — Я по мачтам его узнал, пойдем к берегу, ты убедишься, что я прав.
А когда к нам в номер вошел Павел Федорович, капитан нашего парохода, то Володя, сквозь слезы смеясь от счастья, повис у него на шее.
Павел Федорович провел с нами почти весь день. В зоопарке, куда мы поехали гулять все вместе, Володя
— Эти лужи только для девчонок годятся, — заявил он на предложение тоже поплескаться.
Дочь же ко всей новой обстановке относилась спокойно и рассудительно и, признаюсь, удивила меня, когда сказала мне:
— Знаешь, мама, по разговору в Москве я думала, что Америка лучше.
Прочитав книгу Джема Вилларда Шульца «В Скалистых горах», она также с нетерпением ждала встречи с настоящим индейцем. Она пыталась даже успокоить Володю, что прежде нужно посмотреть настоящего индейца, а потом уехать из Америки.
Наш капитан Павел Федорович ужасно мучился, не зная, как уйти на пароход, чтобы не огорчить Володю, и когда он пообещал, что подождет Володю на пароходе и без него не уплывет, Володя со слезами, но поверил. Нам было также тяжело расставаться с ним.
Начеку
Прогуливаясь по городу, я с захватывающим интересом смотрела на кинорекламу. Мне бросилась в глаза огромная разница, как представляют в этой области искусства женщину у нас в СССР и в Америке. У нас вы видите женщин, пасущих овец, убирающих урожай в колхозе, управляющих трактором, стоящих у доменных печей, летающих на самолетах и спускающихся на парашютах. Здесь их изображали изящными и женственными.
Но, не скрою, я смотрела на них с недоумением, с сожалением и даже немножко с презрением.
Наконец, просмотрев всю рекламу, мы решили с Кирой вечером посмотреть совершенно незнакомый нам жанр — мистическое кино. Таких вещей я в жизни не видала. Не помню уже название картины, но только помню, что в ту минуту, когда в темную ночь из могилы вылез человек с крыльями летучей мыши, головой вампира и готовился к уничтожению своей очередной жертвы, мне стало вдруг страшно за спящих в гостинице детей. И схватив мужа за руку, я быстро выбежала из кино. Какие мы дураки — в чужом городе, в гостинице, оставили детей одних.
Тишина и безмятежный сон наших детей быстро отрезвили нас, и мы, взглянув друг на друга, расхохотались.
— Тьфу ты черт, ну и картинка, мне даже не по себе стало, — смущенно оправдывался Кирилл.
Первые дни мы ходили, вечно оглядываясь и стараясь в каждом человеке распознать шпиона. Стоило кому-нибудь более, чем нужно, задержать свой взгляд, как мы уже решали — вот это и есть тот самый, который должен следить за нами.
Через некоторое время нам показалось, что нашей персоной не столь сильно интересуются американцы. Никаких гидов нам не навязывали, никаких маршрутов нам никто не указывал. И мы решили, что бояться здесь нам, может быть, нужно своих же, русских.