Однажды где-то…

Фуртаева Наталья

У Стояна семья погибла, а как и когда-то Вереску неведомо. Рыся же невеста бросила. Перед самой свадьбой сбежала с заезжим торговцем. Так что я в случае с ним в самую точку попала. С тех пор вот уж года четыре Рысь на женщин и смотреть не хочет. Только с Наной иногда разговаривает. Ну а Нана — она из древ них, уцелевших. Сколько ей лет, поди и сама не знает. Поначалу не общалась с соседями-воинами, это Стоян сумел с ней дружбу завести. Из каких таких древних и от чего уцелевших, Вереск не знал. Надо будет Яську порасспрашивать или к самой Нане подкатиться. Вопросов-то у меня ой как много накопилось!

И еще рассказал мне Вереск, что Рысь — сын рабыни, сбежавшей из каравана степичей. А родом

она из поморичей. Как и почему попала в гарем к богатому степичу — скотоводу, не известно. За строптивость продал ее скотовод купцу, ведущему торговлю с полесичами. Тот влюбился в красивую рабыню, обращался с ней ласково, дал определенную степень свободы. А когда вроде бы добился покорности, взял с собой в поездку к полесичам. Вот там, в Граде, она от него и сбежала. Приютили ее и спрятали сердобольные люди, купцу не вы дали. После того как караван ушел, стала жить она, не прячась, на жизнь зарабатывала, стирая белье. А вскоре родила Рыся. Кто был его отцом — скотовод или торговец — никто так и не узнал, и статями, и мастью Рысь пошел в мать, от степичей ничего ему не перепало. А красивую поморянку вскоре сосватал один из княжьих воинов. Рысь же, подросши, тоже пошел в княжью дружину, как и его приемный отец. Потому Вереск и сказал, что оба они здесь такие же чужаки, как и я. Такие вот истории.

Дни тянулись за днями. Нана пропадала где-то по своим делам, приходила поздно. Я от нее пока ничего толком так и не разузнала. Меня по-прежнему опекали Яська с Вереском. После долгих уговоров согласились они познакомиться друг с другом. И оба были страшно довольны таким знакомством. Особенно Яська — скучно же веками сидеть под печкой. Поговорить не с кем, мыши не в счет — глупые. Зато теперь частенько сидели мы втроем за самоваром и вели речи обо всем на свете. Если вдуматься, компания получалась — зашибись! По жалуй, скажи мне кто-то, что я буду гонять чаи в обществе таких экзотических персонажей, я бы его за обкуренного приняла. Честно говоря, я и в своем-то здравии временами очень сильно сомневалась.

Я узнавала все больше нового об этом мире, куда судьба закинула меня ни за что ни про что. К примеру, что в незапамятные времена жили здесь другие племена. Их и называли — древними. Кстати, мраморный туалет — из тех же времен. Нана, спасаясь, кое-что прихватила с собой в эти дебри из своего дворца. Яську — тоже. Что там у них произошло, от чего спасалась Нана — выяснить мне не удалось. Яська и сам ничего не знал толком. Твердил только о каком-то зле, пришедшем в их благословенный мир.

Вереск знал еще меньше. Говорил, что древние занимались магией, что осталось их по всем землям считанные единицы. Что есть среди них добрые, как Нана, а есть злые, и с ними лучше не встречаться. А племена полесичей, степичей и поморичей поднялись из дикости, образовали свои государства, наладили промыслы и торговлю и очень долго воевали друг с другом. Потом сумели замириться, но не до конца. Время от времени снова вспыхивают войны. Для того и нужны заставы навроде Стояновой. Для того да еще как защита от корявней и прочей пакости. Что где-то на севере высятся Неприступные горы, и живут там совсем уж дикие горичи. Торговлю они ни с кем не ведут, в горы никого не пускают, а на полесичей, что стали селиться в предгорьях, часто совершают кровавые набеги. И Стоян долгое время служил там на предгорной заставе.

Но мы не только за чаем да разговорами время проводили. Иногда Вереск исчезал на два-три дня. Либо уезжал на разведку с конным разъездом, либо уходил с той же целью один. Я всякий раз волновалась за него, а Яська меня успокаивал и говорил, что прознал бы про беду с Вереском, случись такая. В конце концов он начал меня понемногу учить своему ведовству. И мне, на удивление, легко это давалось.

Скоро я уже могла мысленно находить нужного мне человека. Легко угадывать эмоции окружающих.

Причем не только людей, но и нелюдей, и зверей тоже. А еще отводить глаза — качество весьма полезное. Я так увлеклась новой для меня наукой, что пыталась уже самостоятельно заниматься телекинезом и телепортацией, но пока без особых успехов. Нана, когда узнала, посоветовала не гнать лошадей — всему свое время.

Вереск же начал учить меня воинским умениям: стрелять из лука, владеть мечом и копьем, метать боевые ножи. Дядька Скор (местный интендант) выдал мне по приказу Стояна весь воинский припас. Правда, долго искал чего поменьше размером да полегче по весу. А вот кольчуга для меня нашлась сразу. Первая кольчуга Вереска. Ее залатали, начистили — подогнали, короче. Я надела ее один раз. Ребята, да чтобы я этакую тяжесть на себе таскала! Да ни в жизнь! Это в подкольчужной рубахе да в этом железе, да в жаркий день, да еще и руками махать! Вот мазохисты не знают, где им полный кайф! Небось забросили бы сразу свои ремни и плетки.

Воинская наука давалась мне с трудом. Со всем не то, что Яськина. Думаю, Вереск со мной изрядно намучился. А стрелы все равно летели куда угодно, но только не в цель. Ножи упорно не хотели втыкаться. Только копье мне более-менее подчинялось. Но копье — оружие одноразового использования. Большой популярностью, кстати, оно у полесичей и не пользовалось.

Мало-помалу к процессу моего обучения ста ли подключаться другие воины. Всякий наперебой старался объяснить мне, как правильно держать руки, как ставить ноги и т. д. Ничего не скажу о своих непрошеных учителях плохого, они честно старались научить меня. Но от их учения я чувствовала себя полной бездарью. О! Ленка бы тут на девятое бревешко кипятком писала, как в малиннике бы выцветала. А я страшно злилась, и оттого совсем ничегошеньки у меня не получалось. Наконец обозлилась я на всех и все, собрала свою воинскую справу и пошла в лес за тын, впервые одна.

Далеко уходить не рискнула. Вскоре нашла небольшую поляну, притаранила из кустов валежину, установила ее вместо мишени и стала вспоминать все, чему учили меня эти педагоги хреновы. Так держим лук, так натягиваем тетиву, так придерживаем стрелу. Я нашла глазами сучок на валежине и вдруг!… Мне стало ясно, как все надо делать! Я очистила сознание от посторонних мыслей. Сейчас я была стрелой на натянутой тетиве. Я видела цель! Я стремилась к ней! Руки сами сделали то, что должно — не зря же столько времени тренировалась! Я вообразила себя стрелой, рванулась вперед с тетивы и, пропев в воздухе победную песнь, вошла точно в намеченный сучок! Уф!!

Великие Кедры! Это тоже часть вашего дара? И ответ пришел: «Да!» Я расстреляла все стрелы, и все попали точно в цель! Во, Робин Гуд прямо получился. Собрала стрелы и попробовала метать ножи. Точно так же представила, что я нож, и устремилась к цели, которую сама же и наметила. Есть! Я утыкала всю валежину стрелами и ножами, как ежа иголками. Видели бы меня сослуживцы, чем я занимаюсь и как выплясываю от радости, что научилась в цель попадать — быть бы мне в психушке.

А когда я вернулась на заставу, ох, и нагорело мне от Стояна за самовольную отлучку:

— У меня забот хватает и без того, чтобы вытаскивать из переделок глупую девчонку! Леса не знает, топи кругом, корявни шныряют близко, волколаки появились, а она прогуляться захотела!

Стоян, будь его воля, пожалуй, отшлепал бы меня. Я представила, как бы это выглядело, особенно, узнай он, что этой «девчонке» лет-то, пожалуй, поболе, чем ему самому, и совершенно неприлично фыркнула. Ну и чтобы уж окончательно выглядеть полудурком, чмокнула Стояна в щеку и убежала. Кажется, сделала я это зря.