Однажды, может быть...
Шрифт:
Три месяца спустя я уже был на взморье, в Нормандии, — снимался во франкоамериканском телефильме про Вторую мировую войну. Режиссер — молодой, очень талантливый американец — смотрел как-то вечером по кабельному телевидению фильм Идена Клайва, приметил меня и предложил роль капитана французской армии, который не отступает перед врагом и тайно руководит Сопротивлением до самой высадки американцев. Никогда ни один режиссер не работал со мной так, как он. Он знал, чего от меня хочет, и я старался ему это дать, я делал невероятные вещи и сам собой гордился. В сценарии не было ничего особенного, но отлично сделанный фильм
Я получил приз за лучшую мужскую роль. В зале сидели сплошные звезды Голливуда. Мне казалось, что я сплю и вижу сон. Мой американский агент Скотт Дикинсон познакомил меня с Брюсом Уиллисом, только что отснявшимся в «Двенадцати обезьянах», и с Оливером Стоуном, который поздравил меня на безупречном французском и даже сказал, что ему хотелось бы со мной поработать. Не знаю, насколько искренне Оливер это говорил, но я был на седьмом небе. Проведя вечер среди бокалов с пузырьками, стрингов и силиконовых красоток и вернувшись в одиночестве в свой отель на Родео-драйв, я перед сном посмотрел по телевизору, как американская полиция задерживает преступников. Все куда энергичнее, чем у нас, — ничего общего с нашим национальным Мегрэ. Самое забавное, что нарушители просто лезут на рожон, провоцируя копов только ради того, чтобы засветиться на экране.
Энди Уорхол[4] как-то сказал: «В будущем каждому достанутся пятнадцать минут славы».
На следующий день у меня были назначены встречи с разными американскими журналистами, видевшими во мне будущего Жерара Депардье. Ну конечно, дальше сравнений фантазия у американцев не идет… В половине одиннадцатого мне принесли завтрак: омлет, бекон, картошку, черный кофе и белый конверт… наверняка поздравление.
Дорогой Жюльен,
Поздравляю с «Эмми», фильм я видела, эту премию ты заслужил. В роли капитана французской армии ты прекрасен, и мундир тебе очень идет…
Целую, Софи.
P.S. Я в Беверли-Хиллз, в «Эрмитаже».
Вот это да! Мы расстались, вернее, она от меня ушла пять лет назад, я за много тысяч километров от Парижа, но она ухитряется отравить мне жизнь и сейчас, здесь. Я долго сидел на кровати, не зная, что думать, а главное — как быть. Ощущение было такое, будто, переходя в пятницу, в шесть часов вечера, площадь Звезды, застрял посередине, торчу там дурак дураком, а вокруг гудят машины и матерятся водители. Просто ужас! Я раздумывал с полчаса, потом собрался с силами и решил ей позвонить. В конце концов, воды с тех пор утекло немало, я люблю Орели, недавно стал отцом, у меня есть союзники, теперь ей со мной не справиться. Я ничем не рискую. Я выиграю войну.
На следующее утро Софи проснулась рядом со мной. Я чувствовал себя виноватым. Я — сволочь, я изменил своей жене, сыну, своей семье. А что я мог сделать, черт возьми? Что я мог сделать, если стоит мне увидеть Софи — и я теряю контроль над собой? Сердце колотится, я собой не владею. Так и с самыми лучшими людьми случается… Мы даже и не разговаривали ни о чем, она пришла в мои апартаменты, и мы занялись любовью, как будто ничего не было, как будто мы расстались вчера. Как будто она вернулась из полета, я встретил ее у трапа, ну и… А самое ужасное, что стоило мне проснуться — как тут же захотелось позвонить Орели. Казалось, если я с ней поговорю, чувство вины уйдет. Можете называть это трусостью, подлостью, эгоизмом, как угодно — мне наплевать!
Софи уже два года была помолвлена с каким-то налоговым консультантом и уверяла, что совершенно счастлива. Красивый, богатый, занимается серфингом, и на том самом месте у него, как она это назвала, «киль». Словом, она вполне довольна… Никогда не любил австралийцев! Да ладно, что бы у него там ни было, хоть киль, хоть мачта, у руля-то сейчас стоял я.
— Что же с нами будет-то, Софи, куда же это нас заведет?
3
Французский телеканал для любителей охоты, рыбной ловли и природы вообще, передачи которого идут почти круглосуточно.
4
Энди Уорхол (1928–1987) — американский художник, скульптор, дизайнер, кинорежиссер, издатель журналов, писатель, коллекционер, продюсер. Его работы стали олицетворением триумфа и коммерческого успеха художественного направления поп-арт.
— Понятия не имею. Я об этом думала, что ли? Узнала, что ты в Лос-Анджелесе, — и сразу захотелось тебя увидеть.
— Ну ты даешь! Столько лет прошло, ты являешься как ни в чем не бывало, да еще говоришь, что не задумывалась о последствиях.
— Если честно, я и о постели не думала. Думала, мы просто поужинаем вместе, как друзья, как люди, способные держать себя в руках.
— К сожалению, все вышло совсем не так. Софи… у меня только что родился ребенок, и я люблю другую женщину.
Я говорил, но у меня было ощущение, что я вру самому себе. Если я люблю Орели, как я могу набрасываться на свою бывшую, стоит мне только ее увидеть?
— Да знаю, разведка донесла.
— Знаешь — и все равно врываешься в мою жизнь, все равно не вылезаешь из моей постели… А потом что? Потом ты, должно быть, удалишься на цыпочках?
— Вообще-то нет. Я подумываю вернуться в Париж, мне предлагают более подходящую работу во Франции… А Майк не хочет ехать со мной.
Новость некоторое время металась у меня в голове пинг-понговым мячиком. Выходит, не так уж она счастлива со своим опереточным Келли Слейтером?[5] Все это становилось слишком сложно для меня, в голове не укладывалось. И что теперь? Вот она вернется, и меня снова закружит смерч. Не может эта женщина не переворачивать вверх дном мою жизнь, просто не может — и все тут.
*
Софи вернулась во Францию через полгода после нашего голливудского приключения, и я за эти шесть месяцев совершенно измучился: мы с Орели любили друг друга, но я не мог выкинуть из головы Софи. Я ждал ее с огромным нетерпением и с такими же огромными сомнениями, мы перезванивались каждый день, словно влюбленная парочка, которую свели лето и отпуск.
Гастон дарил мне несравненные радости, он мне улыбался и, глядя мне прямо в глаза, писал на меня, когда я его переодевал. Мне казалось, он понимает, что я за сволочь, хотя сам я пытался убедить себя в обратном. Орели ни о чем не догадывалась, ей для счастья хватало того, что я есть в ее жизни, и единственное, в чем она меня упрекала, так это в том, что я слишком балую Гастона.