Однажды мы встретились (сборник)
Шрифт:
— Не густо, — сказал Кирилл и вздохнул.
— За одну шкурку безногий семечек не даст, — покорно согласился младший и что-то там размазал на пыльной щеке.
— Пойдем проулком, — строго приказал Кирилл, когда они снова подходили к коммерческому магазину. — А то тебя не оторвать потом. Слышишь?
Младший остановился, задумчиво почесывая друг о друга вздувшиеся шары коленок.
— Ведь стыдно! Как клянчи стоим… — сказал Кирилл. — Пойдем! — И дернул его за рукав.
Младший молчал. Он смотрел на косо срезанный крышей ближнего сарая прямоугольник освещенной витрины.
— Мне с тобой цацкаться
— Я…
— Нет! Пойдем!
Кирилл подхватил ведерко и двинулся в проулок. Шагов через двадцать оглянулся. Брата уже не было. «Черт не ухватит. На том углу встретимся», — со злостью и внезапным облегчением подумал Кирилл.
Но угол был пуст. Он долго ждал, все больше беспокоясь и все тверже решая «накостылять хорошенько».
У невидимого отсюда магазина — слышно было — заваривался подозрительный шухер. Кто-то закричал там, простуженно и пьяно, затопали тяжелые сапоги, крик повторился, приближаясь. С трудом преодолев внезапный страх, Кирилл вышел из подзаборной тени на середину перекрестка.
От магазина катилась колясочка со знакомым инвалидом Он потрясал над собой утюжком и кричал, сыпя слюной:
— До чего дошли, га? Да я ж за него, братцы, за поганца этакого, ноги отдал, а он у меня кусок хлеба тащит… Вот сволота!
— Ну, положим, не хлеб, а селедку, — успокоительно говорил милиционер. — Разберемся.
Он был совсем молоденький, безусый и, видимо, уважал, а может, и побаивался инвалида, отдавшего за «поганца» ноги. Он крепко держал за руку воришку, круто шагая за колясочкой, может даже не чувствуя, что рука эта из последних сил дергается, выкручивается из его лапы и вот-вот обломится, точно лозинка.
— Обождите! — Бросив ведро, Кирилл ринулся им наперерез, уцепился за подол милицейской гимнастерки.
— Во! Из той же шайки. Инвалидов грабют! — крикнул безногий.
— Отойди, пацан. Ты кто? — спросил милиционер.
— Отпустите, дяденька, — подпрыгивая, кричал Кирилл. — Отпустите его. У нас мама болеет.
— Отойди, пацан, не мешай, худо будет.
— Отпустите! Ну дяденька… У нас папа на фронте погибший.
— Ваше счастье! — кричал инвалид. — Ом бы вам за такое руки поотрывал!
— Дяденька, ну дяденька же…
Какая-то тетка придержала его, навалившись теплой и мягкой грудью:
— Беги лучше до мамки, пусть в отделение идет, беги.
— Уйди! — крутнулся Кирилл.
Милиционер и младший были уже впереди. Вокруг густели люди.
— А этот что — тоже украл?
— Ножом, говорят, ударил. Вишь, кровь на руке.
— Ах, господи! Мамка, кричит, больная. Может, и вправду.
— Инвалида ограбить хотели.
— Этого-то! Такого ограбишь… Сам спекулянт!
— Щенок! Он кровь проливал!
— И, матушка-заступница, маленький-то какой…
— Дяденька, — спотыкаясь, тычась с разгона в чьи-то спины, снова ринулся Кирилл. — Отдайте его! У нас мамка больная, мы сусликов ловили, она кровью кашляет, не ходит совсем, у меня ведро там, украдут же!
Младший уже не плакал, а только икал, дергая воробьиными лопатками.
— Не мешай, пацан! — сказал милиционер, отталкивая его. — Хуже будет.
Кирилл вдруг споткнулся, но успел ухватиться за столб, обнял его натруженно гудящее, гладкое тело и почувствовал, что сейчас
Он постоял, пока не опустела улица, постоял да и побрел просто так, не зная куда. Вдруг вспомнилось ему оставленное ведро, повернул назад, но не дошел до угла и снова завернул к парку. Долго бродил по темным аллеям, тупо и без любопытства смотрел на целующихся, потом вышел к тому месту, где они стояли днем, рассматривая темный котелок, похожий на черепаху. Наклонился, вывернул его из земли, со злобой зашвырнул подальше в папоротники, сел на траву и заплакал.
Идти ему было некуда. И думать нечего было заявиться домой без младшего. Там мать. Жидкие полуседые космы раскиданы на красном напернике, желтоватые, отполированные голодом скулы… Она поднимется на локте, долго будет всматриваться в него, хрипло дыша, а потом спросит:
— Кирилл, где младший?
Она тоже звала его просто «младший».
Тучи постепенно затянули луну, посыпался мелкий дождик. Было уже совсем темно и сыро. Вернее, было еще темно, потому что до рассвета оставалось совсем немного. Во дворе соседнего барака, у Кривенчихи, орал петух. Кирилл протиснулся в скрипнувшую дверь и замер. «Мам», — тихо позвал он. Она дышала хрипло, неровно и глухо постанывала. «Спит», — решил Кирилл, прошел в угол и лег на свой матрас за печкой.
Проснулся он словно тотчас же. Ровное утреннее солнце заливало комнату.
— Мама! — бросился он к кровати. И еще громче: — Мама!..
Какое-то время после этого он прожил, точно контуженный: вроде бы и видел все, слышал, но по-настоящему ничего до него не доходило, оставаясь как бы за толстым стеклом, так что теперь, в воспоминаниях, ему трудно бывает отделить то, что было на самом деле, от того, что примерещилось.
Точно ли над могилой матери рыдала какая-то седая женщина, заламывая руки и порываясь прыгнуть вниз? И кто она? Как это узнать? И варили ли кутью с изюмом. Ничего ведь не помнится: где ели, когда? Только вкус этой самой кутьи очень ясно щекочет нёбо, а где же ему, детдомовцу, было потом ее пробовать?
Одно все-таки видится ему несомненно: вернувшаяся откуда-то тетка сидит на кровати, разматывает темно-синий с белой каймою платок и говорит, что с младшим все утряслось — милиция сама его и отправит в детдом, а вот за Кириллку придется похлопотать… Он слушает это насупившись, молча, не перебивая и не переспрашивая.
— Человек уж так от веку устроен, значит, что пока самому ему худо, он о себе и думает, — говорил он мне, судорожно оглаживая баранку и усмехаясь в пшеничные усы. — Потом-то, когда жизнь лучшать стала, выучился я, отслужил, женился. Баба у меня — прямо тебе скажу: повезло мне в жизни. Две дочки. Младшую музыке учить вот отдали. В двухкомнатную весной переехали. Отдельную, с горячей водой. Да? Чем не жить-то? А мне вот не живется, да и только. Сколь я бумаги одной на всякие запросы извел, сколь… А! Вот и вчера: вы все зубоскалите весело, а я лежу, и жжет меня прямо: ну как, думаю, он здесь, а мы вот так просмеемся и разойдемся завтра до свету, ничего не узнав?..