Однажды на берегу океана

Клив Крис

— Вы прочли эти документы?

Сара стала кусать губы:

— Не так много. Кое-что. Там столько всего — на месяц хватит. И к каждому документу приложены его собственные записи. Очень тщательная работа. Эндрю во всей красе. Было уже слишком поздно, чтобы сесть и прочесть все от начала до конца. Сколько времени тебя продержали в этом центре, Пчелка?

— Два года.

— Ты мне можешь рассказать, как там все было?

— Лучше бы вам не знать. Вы же не виноваты, что я там оказалась.

— Расскажи мне. Пожалуйста.

Я вздохнула. Стоило мне только вспомнить об этом месте, и у меня стало тяжело на сердце.

— Первым делом каждый должен был написать свою

историю. Нам выдавали такие розовые бланки, и нужно было написать, что с тобой случилось. Это было основание для определения в приют. Всю жизнь нужно было уместить на одном листке бумаги. По краю листка шла черная линия — поля, и если ты заходил за поля, твое прошение не принималось. Нужно было написать о себе только самое грустное. Это было труднее всего. Потому что если нельзя прочитать про что-то чудесное и красивое в чьей-то жизни, то разве тебя тронет чья-то грусть? Понимаете? Вот почему мы, беженцы, так не нравимся людям. Потому что они узнают только о наших трагедиях, вот и думают, что мы — трагические люди. Я была единственной, кто умел писать по-английски, и я написала прошения за всех остальных. Нужно было выслушивать их истории, а потом попытаться втиснуть их жизнь в рамочку. А там были женщины, чья жизнь никак не умещалась в эту рамочку, понимаете? Ну а потом все ждали ответов на свои прошения. У нас не было никакой информации. Это было самое худшее. Никто не совершал никаких преступлений, но никто не знал, отпустят ли его завтра или на следующей неделе или никогда не отпустят. Там были даже дети, а они не могли ничего вспомнить про свою жизнь до того, как оказались в центре временного содержания. Окна были забраны решетками. Нас выпускали на зарядку на тридцать минут каждый день, если в это время не шел дождь. Если у тебя болела голова, можно было попросить одну таблетку парацетамола, но просить ее нужно было не тогда, когда болит голова, а заранее, за сутки. Нужно было заполнить специальный бланк. И когда тебе нужна была гигиеническая прокладка, тоже нужно было заполнять специальный бланк. Однажды в центре временного содержания проводилась инспекция. Четыре месяца спустя мы увидели отчет инспекторов. Его прикололи кнопками к доске объявлений. Она висела в том конце коридора, куда никто не ходил, потому что этот коридор вел к выходу, а дверь была заперта. Одна девушка нашла эту доску объявлений, когда пыталась разыскать окошко, чтобы в него выглянуть. В отчете было написано: «Мы находим некоторые пункты протокола слишком унизительными. Мы не понимаем, как кто-то может перерасходовать гигиенические прокладки».

Сара посмотрела на Лоренса и Чарли. Они хохотали и швыряли друг в друга палочками. Сара тихо проговорила:

— Похоже, Эндрю задумал книгу. Думаю, он именно поэтому собирал все эти материалы. Слишком много исследований для короткой статьи.

— И вы сказали об этом Лоренсу?

Сара кивнула:

— Я сказала, что, может быть, смогу продолжить работу Эндрю. Ну, знаешь, прочту его записи. Узнаю больше о центрах временного содержания. А может быть, даже сама напишу книгу.

— Он из-за этого рассердился?

— Он просто взорвался, — вздохнула Сара. — Думаю, он меня ревнует к Эндрю.

После короткой паузы я спросила:

— Вы уверены, что хотите быть с Лоренсом?

Сара быстро взглянула на меня:

— Я понимаю, что ты хочешь мне сказать. Ты мне скажешь, что он больше думает о себе, чем обо мне. Ты мне скажешь, что я должна вести себя с ним осторожнее. А я тебе скажу, что мужчины все такие, что ты слишком молода и пока этого не знаешь, и мы тоже поссоримся, и тогда мне станет совсем тоскливо. Так

что ничего не говори, ладно?

Я покачала головой:

— Дело не только в этом, Сара.

— Ничего не желаю слушать. Я выбрала Лоренса. Мне тридцать два года, Пчелка. Если я хочу создать стабильную жизнь для Чарли, я должна выбирать что-то прочное. С Эндрю у нас не сложилось прочных отношений, и теперь я понимаю, как это плохо. Он был хорошим человеком — ты это знаешь, и я это знаю, — и мне нужно было вкладывать силы в наше супружество, хотя оно и не было идеальным. И Лоренс тоже не идеален, понимаешь? Но я не могу все время уходить. — Сара глубоко, судорожно вздохнула. — В какой-то момент просто приходится обернуться и столкнуться с собственной жизнью лицом к лицу.

Я согнула ноги, прижала колени к груди и посмотрела на Лоренса, играющего с Чарли. Они ходили по улицам Готэм-сити, как великаны, они шагали между высоких башен, и Чарли смеялся и кричал. Я вздохнула:

— Лоренс хорошо ладит с Чарли.

— Ну вот, — улыбнулась Сара. — Спасибо. Ты хорошая девочка, Пчелка.

— Если бы вы знали обо всем, что я натворила, вы не говорили бы, что я хорошая.

Сара с улыбкой проговорила:

— Пожалуй, я смогу узнать тебя лучше, если напишу книгу, задуманную Эндрю.

Я закинула руки за голову и посмотрела в сторону зарослей рододендронов. Я подумала о том, чтобы убежать и спрятаться. Посреди кустов в парке. Ночью в джунглях. Под перевернутой лодкой на берегу. Навсегда.Я крепко зажмурилась. Мне хотелось кричать, но ни звука не сорвалось с моих губ.

— Все нормально? — спросила Сара.

— Да. Я в порядке. Просто устала, вот и все.

— Хорошо, — кивнула Сара. — Послушай, я схожу к машине и позвоню на работу. Тут плохо работает мобильный.

Я подошла к Чарли и Лоренсу. Они бросали палочки в кусты. Когда я подошла, Чарли продолжал швыряться палочками, а Лоренс остановился и повернулся ко мне.

— Ну, — спросил он, — ты ее отговорила от этого?

— От чего?

— От книги. У нее возникла идея закончить книгу, которую начал писать Эндрю. Она тебе сказала?

— Да. Она мне сказала. Я не отговорила ее от книги, и от вас тоже не отговорила.

Лоренс усмехнулся:

— Хорошая девочка. Вот видишь? В конце концов мы обязательно поладим. Она еще расстроена? Почему она не подошла сюда вместе с тобой?

— Она пошла позвонить.

— Понятно.

Некоторое время мы стояли молча и смотрели друг на друга.

— Ты все еще считаешь меня подонком, да?

Я пожала плечами:

— Не имеет значения, что я про вас думаю. Вы нравитесь Саре. Но мне хотелось бы, чтобы вы перестали называть меня хорошей девочкой.И вы, и Сара. Примерно так говорят собаке, когда она приносит брошенную палку.

Лоренс посмотрел на меня, и мне стало очень грустно, потому что в глазах его была пустота. Я отвернулась и посмотрела на озеро, по которому плавали утки. И увидела отражение синего неба. Я долго смотрела на озеро, потому что поняла, что снова гляжу в глаза смерти, а смерть не отводит взгляда, и я тоже.

А потом послышался собачий лай. Я вздрогнула, устремила взгляд в ту сторону, откуда донесся лай, и на секунду ощутила облегчение, потому что увидела собак на другом краю лужайки. Это были всего лишь жирные желтые домашние собаки, они гуляли с хозяином. А потом я увидела Сару, она торопливо шла к нам по тропинке. В руке она держала мобильный телефон. Она остановилась рядом с нами, сделала глубокий вдох и улыбнулась. Она протянула руки мне и Лоренсу, но тут же опустила. Она обвела взглядом лужайку.