Однажды ночью в Лас-Вегасе

Гордон Люси

Он вздрогнул.

На этот раз Петра не стала требовать продолжения. Она просто сидела, обнимая его и молясь, чтобы ее любовь достучалась до него и помогла ему выстоять.

– Я нашел ее в убогой комнатушке в каком-то захолустье, очень далеко отсюда, – удалось наконец произнести ему. – Дверь была заперта. Я вышиб дверь и вошел… Она сидела на кровати в углу и что-то держала в руках, словно оберегая это. Увидев меня, вскрикнула и отпрянула, словно я был ее врагом. Возможно, я так и выглядел в ее глазах тогда. А может быть, она меня просто не узнала…

Снова наступило молчание. Петра почувствовала, как его пальцы сжали ее руку, отпустили, а потом снова сжали.

– Наконец силы оставили ее. Она прижалась к стене, мне удалось подойти

поближе и взглянуть на то, что она держала.

Он отчаянно вцепился в ее руку. Петра закрыла глаза, догадываясь о том, что это было, и молясь, чтобы она ошиблась.

– Это был… мертвый ребенок, – выдавил из себя наконец Лисандрос.

– О нет! – прошептала Петра.

– У нее случились преждевременные роды. Она скрывала свою беременность и не получила надлежащей медицинской помощи, поэтому родила одна. Потом просто сидела, прижимая ребенка и никого не подпуская к себе. Она сидела так несколько дней, дрожащая, плачущая, одинокая… Я умолял ее успокоиться, говорил, что это я, что я люблю ее, что никогда не причиню ей зла, но она велела мне уйти, потому что ей надо покормить ребенка. К этому моменту ребенок был мертв уже несколько дней. Он лежал холодный у нее на руках. Люди, которым принадлежал тот дом, были порядочными и добрыми, но ничем не могли помочь. Я перевез Бригитту в больницу, потребовал, чтобы ей обеспечили самый лучший уход, пообещав заплатить любые деньги. – Последние слова он произнес с горьким самобичеванием. – Я каждый день навещал ее, надеясь, что тот уход, который она получала, скоро даст эффект, она снова станет самой собой и мы сможем поговорить. Но этого не случилось. Хотя она становилась крепче физически, психически все дальше уходила от реальности, и я понял, что она этого и хотела… Но я все ждал, надеясь, что она поправится и мы сможем снова обрести друг друга. А потом у нее не выдержало сердце… Врачи сказали мне, что она не боролась за свою жизнь. Ее воля была парализована, и все было только вопросом времени. Я сидел возле нее, держа ее за руку. Говорил ей, что люблю ее и умоляю простить меня.

– Она тебя простила? – очень тихо спросила Петра.

– Не знаю… Она сказала только одну вещь. К этому моменту она смирилась с тем, что ребенок умер, и умоляла меня похоронить его с ней. Я дал ей свое слово и, когда пришло время, сдержал его. Бригитта похоронена вместе с нашим ребенком.

– Значит, она узнала тебя, раз попросила об этом.

– Я говорил это себе тысячу раз. Но дело в том, что она могла попросить об этом любого, кто, по ее мнению, мог ей помочь. Я пытался поверить, что она простила меня, но какое право я имею на это после того, что натворил? Она бежала из-за меня и пряталась от всего мира в то время, когда отчаянно нуждалась в помощи. Доктора сказали, что она была страшно истощена, что негативно сказалось на ребенке и привело к преждевременному рождению… и смерти… моего сына.

– А у тебя… нет сомнений по поводу?…

– Что это мой сын? Никаких! Бригитта была примерно на втором месяце беременности, когда мы расстались. Врачи тактично предложили мне провести тест для уверенности, но я отказался. Это было бы оскорбительным для ее памяти. Она носила под сердцем моего ребенка, когда я бросил ее… Я разрушил ее жизнь, разрушил последний миг ее жизни, и я убил нашего ребенка…

– Но это не…

– Это моя вина… разве ты не понимаешь? Я убил их, их обоих!

– Нет! – горячо воскликнула Петра. – Ты не должен быть таким суровым к себе.

– Должен, – сказал он холодно. – Если я не буду суровым к себе, кто же тогда будет? Сколько раз с тех пор ходил я на ее могилу и стоял там в ожидании чего-то, чего никогда не произойдет…

– Где ее могила?

– Здесь, в саду. Я пригласил священника освятить это место и похоронить их обоих. Это произошло глубокой ночью, я замаскировал могилу, чтобы никто не смог случайно найти ее… И мне надо было решить, что делать со своей жизнью. Я сказал отцу, что уезжаю, и следующим же самолетом улетел из

Греции. Когда мы с тобой встретились, я был в бегах уже два года. – Он невесело рассмеялся. – В бегах. Как какой-то преступник. Но я таковым себя и чувствовал. Я побывал в Монте-Карло, Нью-Йорке, Лос-Анджелесе, Лас-Вегасе, Лондоне – во всех тех местах, где мог жить так называемой «шикарной жизнью». Иными словами – пустился во все тяжкие. Я слишком много пил, слишком много играл, и все потому, что пытался уйти от самого себя. Но мне это не удавалось. И тут, однажды ночью в Лас-Вегасе… ну, остальное ты знаешь. Благодаря тебе я увидел себя в таком неприглядном свете, что на следующий же день возвратился в Грецию.

– Дело было не только во мне, – покачала головой Петра. – Ты уже был готов к изменениям, иначе я бы не смогла повлиять на тебя.

– Возможно, не знаю. – Он коротко улыбнулся ей. – Я предпочитаю считать это твоей заслугой… мой добрый ангел, который не дал мне сбиться с пути еще больше и тогда, и сейчас…

– Сейчас?…

– Я не слепой, Петра, и понимаю, что я не тот человек, которому всякий, находящийся в здравом уме, захотел бы открыть свои объятия. Люди остерегаются меня, и до сих пор меня это устраивало. Но ты показала мне правду тогда и каким-то образом сделала это снова. Я никогда никому не рассказывал то, что рассказал тебе сегодня, и никогда не сделаю этого. Теперь ты знаешь все мои тайны, и я рад этому, потому что тяжесть свалилась с моих плеч.

И он уткнулся лицом в ее шею.

* * *

Проснулись они в объятиях друг друга, обнаружив, что дневной свет заливает комнату. Петра взглянула с тревогой на его лицо и успокоилась. Лисандрос улыбался.

– Ни о чем не жалеешь? – тихо спросила она.

– С тобой ни о чем. Никогда! Пошли со мной.

Они оделись, и он, взяв ее за руку, повел вниз по лестнице и из дома.

Она мельком видела сад из верхнего окна, и он показался ей запущенным. И теперь она знала почему.

Лисандрос отвел ее в укромное место под деревьями и убрал часть веток и листьев. Под ними оказался камень, на котором были высечены несколько слов и даты. Лисандрос спрятал Бригитту и ее ребенка от мира, защитив их, насколько смог. Без лишних слов было понятно, что никто никогда больше не видел этого места.

– Я так много раз стоял здесь и умолял ее о прощении, – тихо сказал Лисандрос. – Что мне сказать ей о тебе?

Дедушка Петры сказал ей когда-то, что ни один настоящий грек никогда не мог полностью освободиться от своего прошлого. И теперь Лисандрос, этот современный человек, совершенно свободно ориентировавшийся в жестоком мире бизнеса, рассуждал как древний грек. Он словно чувствовал у своих ног бурлящие воды реки Стикс. И ощущал присутствие подземного царства бога Аида, в котором обитали души умерших, способные общаться с живыми людьми.

Неужели и правда Бригитта находилась там сейчас, смотрела на нее с другого берега реки, тянула его к себе, крича, что он принадлежит ей одной и что они должны быть вечно вместе?

Нет! Она не могла позволить себе такое. Она должна была отпустить Лисандроса.

– Ты не должен ничего говорить ей обо мне, – сказала Петра. – Она и так знает, что я тебя люблю так же, как она. И благодаря своей любви прощает тебя. Не забудь, что там она понимает все, чего не понимала раньше, и желает тебе добра.

Они медленно вернулись в дом и поднялись по лестнице. Лисандрос поцеловал Петру нежно, почти соблазнительно, не так, как раньше. Они преодолели границу, и любовь и доверие навсегда изменили лежавший перед ними путь.

– Моя, – прошептал он, – полностью моя.

– До тех пор, пока буду нужна тебе, – шепотом ответила она.

– Это будет всегда.

– А ты мой?

– Мне кажется, я был твоим с самого первого момента нашей встречи. Просто долго не мог признаться в этом.