Однажды орел…
Шрифт:
— Как она, доктор?
Твикер похлопал его по плечу и поклонился.
— Позвольте мне положить конец этому тревожному ожиданию, этой ужасной пытке и состоянию неведения. Позвольте мне первым, самым первым поздравить вас с рождением сына и наследника. Разумеется, если говорить об этом высокопарными словами, ибо в настоящий момент он не похож ни на сына, ни на наследника.
— Мальчик? — спросил Дэмон, заикаясь от волнения. — У меня сын?
— А кого вы ждали? Арахнида? Цефалопода? Медицинская наука делает чудеса, это правда, но некоторые метаморфозы ей еще не под силу. — Он опять хлопнул Дэмона по плечу и торжественно объявил: — Вес семь фунтов и девять унций, рост двадцать два и пять восьмых дюйма…
— А как она? Томми?
Тервиллигер
— Ваша жена? Мы не занимаемся здесь женами, Дэмон. Наше дело — новая армия; мы беспокоимся о пушечном мясе.
— Доктор…
После этого Твикер смилостивился: супу в руки в карманы бриджей, он сказал:
— Она чувствует себя хорошо. Истерзанная и взмученная, но молодец. Не скрою, это стоило ей большого труда. Ваша Томми очень храбрая женщина и послушная, но ее тазовый пояс никак не может быть мечтой акушера. Был момент, когда я уже собирался вспомнить свой прошлый опыт применения хирургических щипцов.
— Доктор, а как насчет того, чтобы мне увидеть ее?
— Подождите, подождите. Ей нужно отдохнуть. Вы хотите, чтобы я был более краток в своей саге о тяжелейшем испытании, да еще в условиях, когда я был нужен сразу двум враждующим персонам? Кто объявит мне благодарность, если не я сам? В три часа восемнадцать минут меня вызвали вниз, к Колумбине Крофорд, супруге нашего глубокоуважаемого заместителя командира, которая корчилась от боли и рвала на себе одежду. «Мне нет никакого дела, что у кого-то родовые схватки, я сама ужасно страдаю от боли!» — заявила она. «Где болит?» — поинтересовался я. Можно было подумать, что я посягнул на ее целомудренность. «Здесь и здесь, — ответила она, показав своими пухлыми пальцами на позвоночник, живот и безымянную кость таза. — Если вы не знаете, что это такое, я могу подсказать вам — я страдаю от эклампсии!» — Твикер ударил себя по лбу. — Эклампсия!
Откуда только она узнала это слово? Никаких симптомов этой болезни. Но слово-то звучит, и звучит ужасно, понимаете? С ним ассоциируются такие вещи, как судорога, колики и другие классические ужасы в греческом стиле. А ей как раз того и надо. — Он покачал головой, его брови поднялись. — Чистое притворство. Климактерическая горячка. Своеобразное психологическое соревнование с вашей женой. Словом, такое заболевание, что диагноз без знахарского котелка не поставишь.
— Вы хотите сказать, что оставили Томми и пошли…
— Чин! Ничего не сделаешь, дорогой принц Ночной Портье. Вы еще привыкнете к этому. Во всяком случае, я дал госпоже Крофорд успокаивающее лекарство и, похлопав ее по попе, фигурально выражаясь, поспешил назад к вашей супруге, которая к этому моменту была уже близка к совершению своего неповторимого действия. Вы бой быков видели когда-нибудь?
— Послушайте, доктор…
— Тише, тише. В четыре сорок семь, когда миссис Дэмон и я, можно сказать, были в разгаре борьбы за саму жизнь, в седьмой палате поднялся невероятный шум и мне сообщили, что я немедленно должен быть у «королевы» Колумбины, иначе мне грозит военный суд. Я ответил, что с удовольствием предстану перед незаконным судом, вооруженным кнутами и бамбуковыми палками, но только на следующий день, а раньше — ни в коем случае. Затем я сказал сестре Митчелл, чтобы она успокоила ее уколом. — Он зажал губы зубами и, энергично выдохнув, освободил их. — П-фэ! Не тут-то было. Через несколько минут ее «королевское величество» закричала во все горло, что боль сводит ее с ума, и не успел я глазом моргнуть, как она начала метаться по холлу, сквернословя, выкрикивая проклятия и угрозы. «Начальник медицинской службы! — вопила она во все горло. — Я сообщу начальнику медицинского управления, что вы не способны отличить пустяковое недомогание от настоящего серьезного заболевания, что у вас нет чувства уважения старших по званию, элементарной учтивости и вежливости…» «Уйдите отсюда! — рявкнул я. — Здесь командую я! Сейчас же в палату и в постель». На ее лице появился явный испуг, такой испуг, которого я, признаться, раньше никогда не видел. Мои слова так
— Ну вот и конец моей песне. Можете войти в палату и увидеть ее, — сказал доктор со вздохом облегчения. Дэмон только теперь заметил, что Тервиллигер ужасно устал. — Она вела себя молодцом, настоящим молодцом.
— Значит, все благополучно, доктор? Правда, все благополучно?
Тервиллнгер утвердительно качнул головой.
— Но, должен сказать вам, ей это досталось совсем не легко. Дэмон крепко пожал руку капитана.
— Спасибо, — пробормотал он, — я не знаю, как мне вас отблагодарить, доктор.
— Э-э, не сомневайтесь, батенька, благодарности потом… Сейчас идите к ней, по чтобы не более десяти минут! — сказал он, неожиданно перейдя на повелительный тон. — Поняли?
— Да, сэр.
— Я не хочу, чтобы вы слонялись здесь часами, как это делают некоторые молодые мужья. Она очень устала, и ей необходим хороший отдых. — Твикер провел рукой по лбу, отчего копчики бровей загнулись кверху еще более устрашающе. — Теперь мне придется ждать, когда придет в себя «королева» Колумбина. — Его лицо озарилось сатанинской улыбкой херувимчика. — Еще не известно, как поведет себя эта старая ведьма, не исключено, что она еще долго пробудет в состоянии, так сказать, невесомости. Представляете, какое это будет «блаженство»?!
Дэмон вошел в палату ошеломленный и обессиленный. Томми. лежала неподвижно, закинув руку под голову; ее уставшее тело показалось Дэмону как бы омертвевшим, оно как будто срослось с койкой, на которой она лежала, с шерстяным защитного цвета одеялом. Он хотел уже вернуться и спросить Митчелл, стоит ли ее беспокоить, но заметил, что она повернула голову и увидела его. Ее лицо было бледным, с темно-синими кругами от усталости под глазами; она выглядела маленькой, топкой, недоразвитой сестрой-близнецом Томми Дэмон.
Сэм нерешительно подошел к койке и тихо сказал:
— Привет!
— Привет, дорогой, — ответила она слабым, слегка дрожащим голосом.
— Томми, милая, я спешил сюда, как мог. Прости, что не был здесь, когда… когда все это происходило. — Он наклонился и поцеловал ее и только в этот момент совсем неожиданно увидел, лежащего на ее правой руке сморщенного младенца. Не отрывая зачарованного взгляда, он долго смотрел на личико этого крохотного человечка, на недовольно зажмуренные глазки, на медленно двигающиеся ручки и ножки, на маленькое, скрючившееся в невероятном усилии тельце, как будто этот человечек хотел во что бы то ни стало как-то изменить свое состояние. В следующий момент морщины на лице малыша пропали, оно стало безмятежным, глазки открылись: это были глаза Томми, зеленые, пронизывающие. Сын Томми. Дэмон дотронулся указательным пальцем до малюсенькой ручонки; малыш моментально сжал свой крохотный кулачок, потом разжал его, опять сжал… Это и его, Дэмона, сын. Священное волшебство этого момента наполнило Дэмона трепетной благодарностью.
— …Я очень переживаю, что тебе пришлось вынести такие муки.
— О, нет, — ответила она, — я ни на что на свете не променяла бы этих мук. Ни на что! — В ее голосе появилась уверенность, которой Дэмон раньше никогда не слыхал. — Честное слово. Я помогла сама себе и довольна этим. — Ее лицо озарилось широкой гордой улыбкой. — Посмотри на него, разве это не великан?
— Очень большой и умный, — согласился Дэмон, чувствуя себя неуклюжим и неуместным.