Однажды орел…
Шрифт:
— Ну и хлопот он мне доставил! — Она нежно потерлась своим подбородком о розовую головку малыша. — Ох, и досталось же мне… Ты знаешь, я назову его Донни, — вдруг заявила она.
— Донни? Почему?
— Мне нравится это имя.
— Но… В честь кого?
— Никого. Он просто выглядит так, что его надо назвать Донни.
— Дональд Дэмон, — произнес он, проверяя, как звучит имя; нельзя сказать, что это сочетание поправилось ему. — Хорошо, — продолжал он без энтузиазма, — если ты хочешь, пусть будет так. Я-то, откровенно говоря, думал…
— Нет, — перебила она твердо, — мы не назовем его в честь папы.
— Ну ладно… — Он не мог отвести взгляда от малыша: ему хотелось подхватить его, подбросить вверх и побежать с ним по всему гарнизону с победным криком. — Ладно, давай назовем его Дональд Колдуэлл Дэмон?
Томми улыбнулась.
— Ты неисправим… Хорошо. — Она попыталась распрямить тело и громко вскрикнула от боли. — Ох, болит!
— Где? — озабоченно спросил он.
— Везде. Особенно здесь, — показала она рукой. — Ты знаешь, старая Колумбия устроила здесь сцепу. Я слышала, как она носилась взад и вперед по холлу. Помню, это было в самый трудный момент, когда мне было так больно, будто меня посадили в бочку и пустили ее под гору, понимаешь? Мне хотелось крикнуть ей: «Заткнись, ты, старая карга! Ты просто завидуешь!» Может быть, я даже и крикнула это, не помню. Что только не приходило мне в голову в тот момент! Ты знаешь, о чем я тогда подумала, Сэм?
— О чем?
— Об этом молодом виконте, или кто он там был, не знаю. Помнишь, там, в фойе казино, в Канне? Он разговаривал с тем дряхлым стариком, сидевшим в кресле-каталке. Как этот парень смеялся над ним! Ему было весело и совершенно безразлично то, о чем говорил старик. Старик был мудр, но не имел никакой силы, а мальчишка… — Томми с трудом откинула ослабевшей рукой упавшие на лоб волосы. — Как это долго тянулось, Сэм. По-моему, ничего в жизни у меня не тянулось так долго… Был момент, когда я решила, что умираю, что меня разорвет на части и я умру. Я подумала тогда: до чего же неправильно устроена жизнь, мы никогда не готовы к тому, что должно произойти с нами. А потом мне сразу пришла в голову совершенно противоположная мысль: нет, подумала я, это просто замечательно, если ты подготовишь себя к этому, то все будет хорошо; как лягушки в пруду едят, размножаются и плавают, плавают по всему пруду, и ничего, кроме этого… Боль заставляет тебя над многим задуматься, правда?
— Да, на некоторое время ты погружаешься в размышления.
— Вот именно. А потом, когда боль усиливается, думать уже просто невозможно, но ты чувствуешь, что познал что-то. Как все равно крошечный, но яркий луч света. Ты больше не боишься, для страха уже не остается места… А потом все мысли начинают вращаться вокруг одного: ты должна сделать это во что бы то ни стало. Во что бы то ни стало… И я сделала. Мне это чуть не стоило жизни, но я сделала.
Томми взглянула на него сияющими глазами и продолжала:
— Я даже чуть не рассмеялась, когда посмотрела на Твикера, потому что он явно не ожидал, что я смогу это сделать. Он очень встревожился, я уверена в этом. Его взгляд стал совсем другим, он распрямил плечи и что-то взволнованно сказал Митчелл. Я не расслышала, что именно, но по тону поняла, что положение серьезное… А потом я собрала остатки сил и… победила! —
Продолжая смотреть на сына, Дэмон вспомнил тот день на берегу Марны, спокойные серебристые воды реки, вспомнил Реба, и Тсонку, и здоровенного Краза, и Брюстера, и Дева и многих, многих других… Его глаза наполнились слезами. Это в их честь; его сын рожден в их честь; он заменит их, осуществит их мечты, будет таким же, как и они, страстным и гневным, готовым к бессмертному подвигу. Нет, они не умерли, они продолжают жить в памяти других, в том, что совершит его сын…
— Что случилось? — тревожно спросила Томми, заметив его слезы.
— Ничего, ничего, дорогая, — ответил он, просто задумался, вспомнил кое-что. — Он наклонился и нежно поцеловал ее. — Ты молодец, Томми. Родила такого отличного сына.
— Милый… А как идут учения?
— О, так себе. Кое-что получается хорошо, а кое-что и плохо.
— Ты выглядишь очень измученным.
— Да. Там ужасная грязь и пыль. — Он помолчал несколько секунд и добавил: — Мне пришлось круто обойтись кое с кем; не хотят понять серьезности учений, ведут себя, как дети, играющие в войну. — Он слабо улыбнулся. — Ты ведь знаешь мои взгляды и отношение к таким людям.
— Сэм, — сказала она, пристально посмотрев ему в глаза.
— Да?
— Ты должен пообещать мне одну вещь. Сейчас же.
— Хорошо. Что именно?
— Обещай мне, что ты не позволишь ему пойти в армию, Донни.
Взглянув на свою грязную, пропитанную потом форму, Дэмон улыбнулся:
— Ты выбрала отличное время для такого заявления.
— Нет, я серьезно, Сэм. — Она предостерегающе покачала свободной рукой. — Он посвятит себя чему-нибудь более существенному; займется более полезным, важным и благодарным делом. Понимаешь? Не таким скучным и бесплодным, как армия… Понимаешь? — Дэмон сдержанно качнул головой в знак согласия. Несколько секунд они молча смотрели друг другу в глаза, думая каждый о своем. — Обещай мне это, Сэм. Умоляю тебя.
— А если мальчик проявит склонность к…? — начал он после некоторого молчания.
— Нет! — решительно запротестовала она, ударив кулачком по одеялу. — Все будет так, как я сказала. Ты знаешь, насколько восприимчивы дети и как легко на них повлиять, даже молча, ничего не рассказывая. Они ни о чем не имеют никакого представления, а ты ведь такая сильная личность, что можешь любого заставить поступать так, как хочешь ты…
— Не выдумывай, Томми, — торопливо возразил он. Его испугала мысль, что она каким-то образом почувствовала и поняла то, о чем он думал последние несколько минут.