Однажды в Лопушках

Лесина Екатерина

— До чего?

— До женитьбы.

— Иди…

От возмущения Беломир даже сел. Нет, одно дело любовь, в неё-то он еще когда верить перестал, но женитьба… женитьба — это, право слово, чересчур.

— Позволь подобрать тебе невесту.

— А в морду?

— Послушай, — Алексашка заговорил тихо, доверительно, и желание дать Потемкину в морду лишь возросло. — Думаешь, ты один такой?

Не думает.

Он вырос из того возраста, когда казалось, что его, Беломира, проблемы исключительны в своей неразрешимости.

— Да

треть… если не половина, как ты, то склонности подобные имеют. Но, право слово, не спешат выставить свою… скажем так, инаковость, на всеобщее обозрение. Они блюдут приличия, и общество с благосклонностью закрывает глаза на прочие недостатки.

Все так.

И все верно.

И прав Алексашка. Можно было иначе, не столь демонстративно, не шокируя старых ублюдков, которые полагали себя блюстителями морали. Да и вовсе… чего ради?

Беломир и сам не мог бы ответить.

— Так что покайся, женись, заведи детей… и не кривись. Есть разные способы… найди разумную женщину, которая согласится на твои условия. Даже спать с ней не обязательно. Сейчас медицина поможет…

— И поможет, и спасет…

— Именно. Дай деду наследников, и он будет счастлив.

— Не хочу!

— Почему?! — вот это Потемкину категорически не было понятно.

— Не знаю, — пожал плечами Беломир.

Знал.

И… это знание не для Потемкина. Оно вообще не для посторонних.

— Врать нехорошо, — губы Алексашки растянулись в улыбочке, весьма, надо сказать, мерзковатой. — Из-за братца твоего, да?

Вот ведь… может, и вправду морду набить? Но лень… до того лень, что вместо бития морды Беломир дотянулся до вишни, которую и закинул в рот. Кислая. И кажется, опять червивая. То-то Федор хвалился, что со своего сада, натуральная, магией не попорченая.

Червякам вот тоже по вкусу пришлась.

— Тяжко жить рядом со святым, особенно когда святой этот помер и доказать, что ты не хуже, не получится. Остается только доказывать, что ты гораздо, гораздо хуже…

Беломир поднял руку и сжал кулак.

Повернул влево.

Вправо.

Поглядел задумчиво на собеседника.

— Только… не знаю, говорил ли тебе папаша, что твой братец вовсе не был таким уж святым… — голос Потемкина сделался низким, рокочущим. — Таким, как тебе пытаются представить…

— Что ты…

— Правду, друг мой. Только правду… он ведь так и не признал ребенка…

— Какого ребенка?

Вот теперь Беломир окончательно решил, что морду Потемкину набьет. Когда-нибудь. Но всенепременно.

— Кто ж его знает, какого… то ли мальчика, то ли девочки… не знал? Случился у твоего чудесного братца роман… нехорошо, конечно. Он ведь такой идеальный, что просто-напросто не мог жене изменить. А уж тем более допустить появления внебрачного ребенка.

— Врешь.

— Когда я врал? — Потемкин приподнял бровь.

И то

верно. Гадости он говорил частенько, но врать… Потемкин гордился, что никогда-то, ни при каких обстоятельствах не опускался до банальной лжи. Что, впрочем, нисколько не мешало ему извращать правду настолько, что та же ложь была бы честнее.

— Отец знает?

— Знает, само собой… не мог не знать. Твой братец планировал развод с женой, да после беседы с папашей от мысли этакой отказался. Оно и понятно, кому нужен скандал? Зато отправился в степи, да… душевные раны залечивать, не иначе.

— Я тебе все-таки морду набью.

— Мне-то за что? — Алексашка поднял руку. — Я лишь рассказываю о том, что узнал… случайно.

Вот в случайность Беломир нисколько не поверил.

— И… кто она?

— Штатная ведьма. Может, поэтому папаша ваш и не обрадовался. Ведьмы — они… весьма себе… своенравные. Куда такую в жены? Да после развода… Ипатьевы не простили бы обиды.

Возможно.

Все одно… не похоже это на Сашку с его кристальной честностью, с его принципами, которые бесили невероятно, ибо невозможно было уживаться вместе с человеком и его принципами. С… да вообще! Уж если бы случилось Сашке роман заводить, он бы… он…

Да не завел бы он никогда!

Ибо клятву давал. Перед алтарем. А клятва — это святое. Но Потемкин тоже врать не будет. С другой стороны, кто поручится, что ему самому правда известна?

История…

Мало ли что там на самом деле произошло. Но… своего ребенка Сашка точно бы не бросил. В этом Беломир готов был поклясться.

— А знаешь, что самое интересное? — во взгляде Алексашки мелькнула радость. — То, что твой дорогой племянничек как раз вот-вот сведет знакомство с… другим твоим племянничком.

— В смысле?

— Какой еще тут смысл быть может? В самом прямом, дорогой мой, в самом прямом… ведьма-то та после того, как братец твой её бросил, вернулась на историческую, так сказать, родину, в деревню Лопушки. Слышал?

Беломир покачал головой.

— И туда же не так давно отправился твой племянник. Якобы в экспедицию. Исследовать аномалии.

— Почему «якобы»?

С племянником Беломир знаком был, скажем так, издалека, но тот произвел впечатление толкового паренька. И наукой, сказывали, увлечен был всерьез, что наверняка злило отца.

Всенепременно злило.

И теперь начинало казаться, что дело, быть может, вовсе даже не в науке. Дело в отце. Злило его буквально все.

— Потому что эти Лопушки от Москвы в трехстах километрах находятся. Какие там могут быть аномалии?

А вот теперь Алексашка соврал.

Беломир почувствовал это явно, будто… будто ногтями по стеклу провели. И пришлось приложить усилия, чтобы не скривиться от этого нервного звука.

И виду не подать, что ложь замечена.

Надо же…