Однажды в Марчелике 3
Шрифт:
Силы обороны города, к западу от Кастиелло де Романо, Марчелика, 9 октября 1936 года М.Х.
Место для засады было выбрано удачно. Единственным его недостатком была очевидность. Если бы Дану пришлось вести здесь отряд касадоров, то именно этот поворот он бы постарался обойти. Или выслал бы вперёд усиленную разведку, чтобы проверить, нет ли засады.
Дорога здесь огибала высокий холм, поросший наплами и жёстким кустарником. На другой стороне был крутой склон, имевший искусственное происхождение. На его краю опять-таки рос густой кустарник. Таким образом,
Не надо быть опытным тактиком, чтобы заподозрить здесь возможную засаду. Но Дан рассчитывал, что его люди разберутся с разведчиками и авангардом сил СоЗаМаО – чтобы те не успели предупредить основные силы.
Вот только разведчиков их противник не высылал. А дозорные, ехавшие в паре миль впереди основных сил, были настолько беспечны, что просто проехали опасное место, не проверив окрестности. Сразу после их отбытия касадоры выкатили на дорогу несколько повозок, заполненных мешками с песком. На них – а также рядом с ними и вдоль дороги за насыпями и камнями – занимали места стражники из Кастиелло де Романо. Естественно, во главе с вездесущим Францем Ламбертом.
Над скосом, в кустах, готовились к бою городские артиллеристы, бойцы из вадсомада Молиса и часть касадоров Дана, которыми командовал Ларс Олафсон. А сам Дан и оставшиеся участники засады обустроились на холме.
Укрытия были оборудованы для всех. Весь расчёт строился на внезапности атаки и хорошем оснащении позиций. Первым делом нужно было перебить персонал пушек, чтобы оставить солдат СоЗаМаО без артиллерии. Ну а дальше методично выбивать застигнутых врасплох пехотинцев…
План работал ровно до того момента, пока не дошло до практики. Колонна манипулы, втянувшаяся в ущелье, была остановлена своим командиром, восседавшим на волле. Он внимательно смотрел вперёд… И всё никак не решался отдать приказ двигаться дальше. Время шло, а солдаты СоЗаМаО не спешили наступать в расставленную ловушку…
Ни Дан, ни его касадоры, ни их союзники не знали, что Герхард просто ждёт возвращения тех, кого отправил вперёд – чтобы обследовать путь. Он надеялся, что дозорные-неумёхи не забудут вернуться назад, дабы доложить ему о результатах.
Простояв почти час, Герхард понял, что ждать дозорных бесполезно. Но бросаться в омут с головой всё-таки не спешил. Герхард считал, что потерять сто двадцать глупых лбов он всегда успеет. И всё же лучше их сохранить: тогда не придётся тренировать новых. Поэтому он призвал из хвоста отряда всех шестерых бойцов, провинившихся за последнюю неделю, и отправил вперёд их. Этих хотя бы не так жалко будет…
Пришлось стражникам срочно откатывать телеги с дороги, а самим прятаться в зарослях. Вероятность обнаружения засады становилась слишком высокой… Однако на руку Кастиелло де Романо снова сыграл низкий уровень выучки солдат СоЗаМаО. Новые дозорные беспечно прошествовали по дороге, даже не обратив внимания на следы колёс поперёк неё.
Они прошли до конца теснины, развернулись – и тем же путём, не заглядывая в кусты, вернулись к своему отряду. Как только горе-дозорные скрылись за поворотом, стражники из Кастиелло де Романо вернули телеги из зарослей и снова заняли позиции.
Выслушав доклад дозорных, Герхард решил, что дальше ждать не имеет смысла. Он,
К сожалению, именно рядом с пушками в хвосте строя он и находился, когда первые ряды его манипулы гордо прошли поворот дороги… И начали останавливаться, наткнувшись на взявшиеся ниоткуда телеги, перегородившие путь. Однако начать останавливаться – это ещё не значит остановиться. По инерции, поддаваясь давлению задних рядов, манипула ещё больше продвинулась к засаде…
Пока Герхард, погоняя волла, скакал в начало строя, чтобы узнать причину остановки, касадоры Дана уже наводили винтовки на свои цели. Сигнал к началу атаки должен был отдать Ламмерт, чьим подчинённым предстояло устранить командира. И они справились со своей задачей…
Стоило только Герхарду вылететь из-за поворота дороги и увидеть повозки, как из засады раздались первые выстрелы. И первые же пули попали в командира. Цвайфелхавт почувствовал несколько сильных толчков в области груди. И почему-то стал медленно заваливаться на спину. Его очень расстроили эти толчки в груди: они помешали ему посмотреть, кто это перегородил путь телегами…
«Что это я, с седла сползаю? – подумал он с лёгким смущением. – Ведь никогда же не было такого!».
Он хотел вновь посмотреть на телеги, но ничего не увидел. Над ним ничего не было уже, кроме неба, – высокого неба, не ясного, но всё-таки несоизмеримо высокого, заполненного барашками облаков, которые всегда нагоняет Клипа перед Ноябрьским потопом…
«Как тихо, спокойно и торжественно!» – подумал он. И, наверно, ещё много всяких глупостей успел бы надумать, но тут в поле зрения мелькнула задница волла, а потом его затылок встретился с неприветливой марчельской землей, напрочь вышибая из головы остатки мыслей. А заодно и сознание.
А вокруг уже творился форменный бардак… Бардак, который он должен был предотвратить, но как раз пребывал в счастливом беспамятстве. Стоило ему начать соскальзывать из седла на землю, как стрельбу открыли все, кто прятался вдоль дороги.
Герхард ещё летел на землю, а под аккомпанемент сухого треска винтовочной пальбы уже спотыкались и падали на землю солдаты-артиллеристы. Как будто громом окатили врагов орудия Кастиелло де Романо, выплёвывая по строю солдат заряды шрапнели. И в тот момент, когда голова Герхарда наконец-то встретилась с землёй, они взорвались над войском СоЗаМаО, обрушивая смертоносный ливень на нестройные ряды.
Над местом боя зазвучал обречённый, заунывный вой кого-то из солдат. Несчастный выл, перекрывая даже щелчки винтовочных выстрелов и стоны раненых. Он выл не от боли, не от злости – а от страха. Разум и самообладание покинули беднягу, когда рядом начали замертво падать люди. И его страшный истеричный вой наводил панику в рядах неприятеля.
Даже Дан отвлёкся от стрельбы и мизинцем поковырялся в ухе – настолько ему этот вой не нравился. Противный он был, раздражающий… Этот вой напоминал о том, что все мы люди, все мы боимся – и никто не может знать наверняка, когда с перепугу непроизвольно намочит штаны. А Дан не любил вспоминать о презренных слабостях человеческой натуры.