Однажды в Марчелике 3
Шрифт:
– Вы не посмеете! – рив рванулся, но путы надёжно его держали.
– Посмею, Эдди… Твоих ублюдков обещал не трогать метен Пугнус. А его, знаешь ли, больше нет! А ты, Эдди – изменник! Так что отправлю я письмо в Блю Ривьеру. Пора бедным детишкам умереть от лихорадки!
– Сволочь… – бессильно выдохнул Эдди.
– Ну… Да, пожалуй! – собеседник зашуршал одеждой. – Буду считать за комплимент… Прощай, Эдди! Я не буду смотреть, как тебя осудит трибунал. И уж, тем более, не буду присутствовать на твоей казни. Но обязательно полюбуюсь на трупы: твой и твоей жены…
Щёлкнул замок.
– Милый! – раздался тихий голос жены из соседней камеры. – Не слушай их, милый. Всё будет хорошо… Просто надо немного подождать!
Глава 17
Лекарня «Целебные воды», г. Блю-Ривьера, Марчелика, 16 апреля 1937 года М.Х
Когда тьма опускается на Марчелику, оживает природа. Это люди привыкли в темноте сразу спать ложиться. Ведь когда спишь – не видишь наводящих оторопь теней и не шарахаешься от неизвестно чего, мелькнувшего на краю зрения. Коряга не покажется ужасающим чудовищем, а дерево не привидится опасным великаном. Людям ночью лучше спать!
Однако там, где солнце яростно выжигает всё, что растёт, бегает и даже плавает, ночь – это лишь новый этап жизни. Ночные птахи начинают петь друг другу, резко прерывая пение, когда хищники обнаруживают незадачливых вокалистов. Распускаются цветы и листья, наполняя ароматами землю и активно потребляя кислород. Рыба поднимается к остывающей поверхности водоёмов, чтобы перекусить тем, что упало в воду за день.
Нильс не был ни рыбой, ни птахой, ни ночным цветочком. Но всё-таки проснулся в своей кровати и больше не смог уснуть. Звёздный свет лился через окно, оставляя на кафельном полу белый отпечаток окна и рамы. Чуть бликовали металлически круглые навершия на спинке кровати.
Подросток закрыл глаза, но сон никак не возвращался. Впрочем, откуда взяться сну, если он который год лишён активности, которая требуется в его возрасте? Двухчасовая прогулка по двору перед обедом – не в счёт. И ежедневное принятие целебных ванн – не в счёт.
Нильс прекрасно понимал, что всё это лишь пыль в глаза. Он и его сестра Анна находились в заложниках. Они не были больны, как не был болен их погибший старший брат. Их просто привезли в клинику и держат взаперти. И никакая лихорадка тут ни при чём. Весь последний этаж одного из корпусов элитной больницы был превращён неизвестными похитителями в тюрьму всего для четырёх человек. И двое из них были детьми.
Поначалу Нильс и Анна часто плакали. Они воспоминали родителей и друзей, оставшихся в Викторине, и очень хотели вернуться. Они мечтали о встрече, стремились к выздоровлению… Правда, родители и друзья их почему-то не навещали, а и без того отличное здоровье даже не пыталось улучшаться. И в какой-то момент Нильс понял, что с этим лечением всё не так просто…
Слух у мальчика был хороший. В своей палате он сидел постоянно, а за дверью так же постоянно находились скучающие
Нильс и Анна были заложниками, которые гарантировали правильное поведение их отца, рива Викторина. А старшего брата Говарда убили, чтобы испугать родителей. И в этой клинике Нильс и Анна останутся навсегда, а выйти смогут только ногами вперёд. Всё сложилось, и на несколько дней мальчик погрузился в тягучую депрессию, понимая всю безвыходность положения. Больница отлично охранялась: нечего было и думать, чтобы сбежать.
Но дети не умеют всерьёз печалиться. Так говорил священник в воскресной школе. Вот и Нильс не смог, снова вернувшись к более благодушному настроению. А вместе с хорошим настроем появились и планы бегства.
Мальчик тогда был младше, чем сейчас, и тюремщики ему многое прощали. Отогнутые прутья, чтобы мог пролезть он и Анна, подкоп в парке, попытка спрятаться в мусоре… За это его не стали наказывать. А вот когда он просто сумел перемахнуть забор…
В тот день в палату, где лежал привязанный к кровати беглец, вошёл метен Шуштер. Он остановился посреди комнаты и ещё какое-то время стоял, молча переминаясь с ноги на ногу. А потом спросил:
– Почему ты не хочешь лечиться? Почему пытаешься сбежать?
– Я хочу к маме и папе! – заявил Нильс.
Метен Шуштер подошёл и заглянул ему в глаза.
– Хочешь их заразить лихорадкой? – поинтересовался он.
– Я ничем не болен! – гордо заявил Нильс. И это была его самая большая ошибка.
– Я так и думал… – кивнул Шуштер, присаживаясь на стул рядом с койкой. – Так и думал, что ты догадался…
– Догадался о чём? – попытался косить под дурачка Нильс.
– Хватит, хето… – усмехнулся мужчина. – Вижу, ты понял, почему ты и сестра здесь.
– Вы убили моего брата! – крикнул Нильс, возможно, поддавшись на провокацию Шуштера, но тот ничем не выдал себя.
– Это не мы, а другие люди, – покачал головой метен Шуштер. – И это неважно… Раз ты обо всём догадался, то мы поступим так: либо ты прекращаешь попытки сбежать, либо в следующий раз мы случайно пристрелим твою сестру!
– Вы не можете! Мой отец… – попытался возмутиться мальчик, но на мужчину это не произвело ровным счётом никакого впечатления:
– А твой отец, Нильс, ни о чём не узнает! И будет всё так же соблюдать условия соглашения… – метен Шуштер погладил ребёнка по голове. – Зато ты останешься один! Так что… Решай.
С тех пор Нильс больше не пытался бежать. Всё, на что он надеялся, так это на то, что ему удастся протянуть ещё хотя бы лет пять. Уж слишком сильно запали ему в душу слова о том, что выйти из клиники можно только вперёд ногами…
Нильс сдался. Не пытался узнать, как ходят патрули вокруг территории больницы, не пытался узнать, как сменяется охрана у дверей, не просчитывал, как доберётся до Викторина к родителям… И больше не хотел бежать. Только иногда, проснувшись ночью, он подходил к окну и с завистью смотрел, как гуляют по тёмному парку одинокие охранники…