Однажды в Почутове
Шрифт:
А тут крик на всю деревню: ищут Степана, замовины же идут, о свадьбе договариваются.
Оставил Степан Ольгу, побрел в свой дом — где его со сватами другая невеста ждала.
А Ольга час спустя всю одежду с себя как есть сняла, камыша нарвала, им стыд бабий прикрыла да и пришла в дом. Там и оторопели. А она с порога: «Не видать вам Степана! Мой он!»
Выгнали Ольгу. Свадьбу стали готовить. И тут оказывается, что у той, городской, живот расти стал. Ну, Степану жениться — как черемухе цвести: не отвертеться.
В то лето, как сейчас помню, косили мы в лугах заливных. Тяжко, скажу вам. На неделю
Сам Степан говорил: не любил он Ольгу. Но жалел. Вот от жалости и принял. Еще раз.
И понесла Ольга. Да так свой живот впереди себя носила, словно хоругвь на крестном ходу. Радовалась.
Ну… Расстроилась та городская свадьба, как узнали они, что Степан девке ребятенка сделал. Безо всякой свадьбы (так, посидели вечерком) пришла Ольга в дом Степана и стала жить.
Тут надо честно сказать: хозяйка она отменная. И мать Степанову, лежачую три года, доглядела так, как иные своих матерей не глядят.
Про Степана и говорить ничего не надо: он за Ольгой как за каменной стеной оказался. Идут ли гулять — она соколом у него под рукой. В том смысле соколом, что скажи кто слово против Степана — кинется, глаза выцарапает. Уж как глядела — пылинки сдувала. Степан всегда накормленный, ухоженный. На работу свою в бухгалтерию идет — все на нем выстиранное, выглаженное. В доме чистота да порядок, которых Почутово отродясь не видывало: в горнице в носках без обуви ходят, едят каждый из своей тарелки, как в ресторане. Однако пылинки сдувала, а самому спуску не давала: он при ней только, не дай Бог на какую иную глянет…
В общем, мало кто Степану не завидовал. Ну, честно сказать, и сам Степан, пусть себе и бесхарактерный, однако же руки имел мужские: порядок поддерживал, дом содержал в исправности, двор в чистоте. У него все записано было: когда корова покрывалась, когда свинья рыскала, чем одна отелилась и сколькими другая опоросилась.
Ровно жизнь Ольги и Степана текла. Пятерых детей вырастили, те разъехались, внучат нарожали. Почитай, каждое лето изба Степана и Степанихи полна ребятни.
А Степаниха Степана до этой поры ревнует: в баню его соберет, даже чекушку положит в сверточек, а вот после бани всего обнюхает: не слышно ли какого запаха чужого, женского. А ведь больше полвека вместе прожили…
— Так вот, мужики, — молвил Степан после третьей стопки, — разве моя Ольга такой жизни достойна? Я ж ей дать ничего не смог, как ни старался. Бухгалтером в сельпо отсидел — вот и все мои заслуги. Ну, голубил, как умел, да что я умею? С ее то любовью, как сейчас понимаю, с ее-то жертвой — разве же я достоин? В общем, Леший, ну-ка, тащи сюда свой телевизор. Если бы я не принял Ольгу, наверняка бы у ней жизнь счастливая была, наверняка бы встретила человека достойного!
Тут наш Леший задом-задом к болоту отступил:
— Погоди, Степан, у меня… эти, два фильтра частот не настроены… Вот недельку посижу, подберу количество витков — будет тебе вся жизнь твоей Степанихи в полном комплекте — все 999 вариантов как есть.
— Ну, давай там, поспеши, — кивнул скорбно головой Степан.
В общем, совсем невесело стало
Через неделю собираемся в пятницу, как положено, у бани, без Степана уже, тут Леший приваливает, — скрюченный, хоть ты его в лукошко клади.
— Слышь, чучело лесное, чего тебя так пригнуло? — спрашивает Горыныч.
— С вами, людьми, намыкаешься, — отвечает Леший. — Хотел просветить, понимаешь, отсталость серую, так они непонятно что устроили…
— Ты поясни, а потом обвиняй, — убедительно попросил Семен. — А то я ведь сгоряча…
— Цыц всем! — отдал приказ Митрич, учуяв настоящую беду Лешего. — Сказывай, лесной дед, что случилось?
— Вот и случилось… — присел Леший на скамейку, козью ножку у Митрича взял, затянулся, выдохнул облако и стал сказывать: — Вот не знаю, кто про мой телевизор напутал, да только стали ко мне приходить молодухи, чтоб я им погадал! Не, вы это видели: Леший работает за гадалку! Это ж первый Леший-философ, можно сказать, во всей округе, а они из него бабку-гадалку сделали.
— А чего тебе гадать? Включил бы им телевизор…
— Так я и хотел было включить! — отчаялся Леший. — Сделал ведь, все показывает. Да только…
— Что только? — спрашиваем.
— Степаниха ко мне пришла, ну, Ольга, нашего Степана жена, — начал рассказывать Леший. — Пришла, вот такой кусок свежины притащила, не вам ровня, жадины. Пришла, значит и говорит: «Ничего я в жизни этой не видела, окромя любви своей Степана. Всю жизнь ему собой застила, насильно на себе женила, и первого ребенка, его не спрашивая, без свадьбы от него зачала. И всю свою жизнь положила на то, чтобы рядом со мной он был, чтобы счастье мое со мной было. А если бы не была я такой настойчивой? Степан же умный мужик. Женился бы он на той городской, выучился может, и министром стал бы, при деньгах был бы, при должности. А я его, баба деревенская, в четырех углах закрыла, от света отгородила, что я ему дала? Любовь свою? Так любовь на хлеб не намажешь, на плечи не накинешь… Включи свою машинку, Леший, хоть правду знать буду: каким счастливым был бы мой Степан, если бы я, дура такая, не уцепилась в него кошкой остервенелой…»
Вот те и раз. Тут мы все про сомнения Степана вспомнили.
— Надо им очную ставку сделать, — говорит Семен. — Степану и Степанихе. Чтоб не несли всякую чушь друг на друга.
— Сам чушь несешь, — отвечает Митрич. — Надумал, тоже: в любовь соваться. Без нас разберутся. Слышь, Леший, а машинку ты починил, все исправно показывает? Степанихе показал?
— Починил, — говорит Леший. — А Степанихе не показывал, сказал — неисправный. И сам не глядел. Ну его… Вот, с собой притащил, — и ставит на столик наш, между пива, свой гадский телевизор.
— Это хорошо, — говорит Митрич. — А за сколько ты его продашь?
— Продать? — вскинулся Леший. — Да он мне столько денег принесет…
— Ладно, договоримся, — говорит Митрич. — С каждой моей свежины тебе… пол-лопатки.
— И полендвицу! — добавляет Леший.
— И с меня пол-лопатки, — расщедрился Горыныч.
— Так и я не против Лешего попотчевать, — подключился Семен. — Мои, знаешь, какие кровянки вкусные делают? А колбасы?
Растерялся Леший. Подумал-подумал и решился: